Картограф

Русалка хмыкнула.

– Вояка. Смотри поосторожней с этим. Предупреждаю, на входе обыскивают. Так что будь добр, спрячь понадежней.

– Но куда? – растерянно спросил Филя.

Русалка улыбнулась коварной улыбкой и окинула его с ног до головы.

– Думай, картограф, думай! Мое дело – сторона.

И ушла, покинула его. Вот так всегда и бывает: ни от кого помощи нет! Все надо самому, только на себя надейся. А Настенька там одна, в лапах у краба – да что там в лапах, хуже, в клешнях! Может, взять с собой Витю, переодеть и его лакеем? Ничего не выйдет, поймут, раскусят. Как увидят эту шоферню с немытой рожей, тут же выставят за дверь.

Филя лег спать, но сон не шел. Он думал о Ромэне Аристарховиче и его обещании, о Буквоеде, о Настеньке. Призраки дорогих сердцу людей и просто случайных знакомцев кружились в макабрическом хороводе, выкрикивая слова на незнакомом языке: «Шма… Адонай Элохейну».

«Шма, шма, – бессмысленно повторял за ними Филя, корчась от боли. – Адонай! Хлеб наш насущный даждь… И виждь, и внемли».

На следующий день метель не позволила Вите выехать со двора: у ворот намело такой сугроб, что они с Филей до сумерек откидывали лопатами хрусткий снег. Из соседского дома прибежал сорвавшийся с цепи пес Трезор и принялся мешать работе.

– И кто его только назвал Трезором? – ворчливо сказал Филя, отгоняя разбуянившегося пса.

– А что? – спросил Витя.

– «Трезор» по-французски – сокровище, драгоценность. Чего в нем ценного? Кусок дрянного меха. К тому же с блохами.

– Ты, стало быть, языками владеешь? – с уважением спросил Витя. – Меня научи, за границу хочу.

– Я только по-французски чуть-чуть, – смущенно сказал Филя. Ему было неловко признаваться, но языков он не знал. Учебники по грамматике он расписывал райскими птицами и завитушками, а из толстого словаря сделал тайник, где хранил милые пустячки – засушенный желтый цветок, который подарила ему одна девчонка, отцовскую медаль, маленький халцедон, шнурочек, сплетенный Настенькой. Учитель французского, благообразный старичок, в порыве гнева не раз бил Филю по хребту указкой, да так и не вколотил науку. Надо было по старинке, розгами!

– Вообще Трезор – хорошая собака, – задумчиво сказал Витя. – Я один раз на озере на коньках катался и ухнул под лед. Так он меня вытащил. А ты говоришь – блохи.

И Филю осенило: вот как он сможет протащить пистолет в бани – на собаке! Он кинулся в дом и застал Веру перед трельяжем. Высунув язык, она сосредоточенно рисовала себе брови.

– Чего мельтешим? – небрежно спросила она, опуская карандаш.

– Вера, вы говорили, у вас есть собачка.

– Ну, да, Прунька. Только она не совсем моя.

– Сильно лохматая?

– Как все шпицы, – пожала плечами Вера. – Тебе-то какой интерес? На колбасу пустить не дам.

– Вы ведь возьмете ее с собой сегодня? Где она?

– На этой неделе живет у подруги.

Оказалось, Прунька была куплена вскладчину. Породистого шпица держать непросто: на одной только говяжьей вырезке разоришься, поэтому банные гетеры обычно приобретали одну собаку на двоих.

– Можно я съезжу за ней? – попросил Филя.

– А, пистолет спрятать хочешь! Умно, умно!

Польщенный, Филя покраснел.

– Никуда ехать не нужно, – сказала Вера, поднимая карандаш. – По дороге в баню ее захватим. Клиент передумал, я поеду с тобой вместе на такси. На Пруньке будет костюмчик, вложишь в подкладку. Только если попадешься, отвечать будешь сам. Я не при делах.

Филя рассыпался в благодарностях и даже отвесил пару поклонов. Вечер он посвятил теоретическому освоению искусства стрельбы. Витя объяснил, как заряжать пистолет, как целиться, показал основные стойки. Филя тщательно записывал все в блокнот и набросал несколько схем, чтобы надежней запомнить. Вот только одно не давало ему покоя: сможет ли он выстрелить в человека? Пусть Григорий Антонович – краб, но он в то же время и… ну, гуманоид, что ли. И если он застрелит его, это ведь будет натуральное убийство. Нет, достаточно сунуть пистолет под нос, поугрожать. Краб не дурак, жить хочет, как и всякая божья тварь. Ведь Филе не нужно ни жены его, ни осла его, ни другого имущества, а только собственная сестра. Это законно! Суд должен учесть, принять к сведению. Мысли о тюрьме заставили Филю вздрогнуть.

Когда часы отсчитали девять ударов, Филя переоделся в лакейское, натянул пальто и в нетерпении выпрыгнул на крыльцо. Вера куда-то исчезла, велев дожидаться ее в полной боевой готовности. Наконец перед воротами остановился роскошный черный автомобиль (куда там Витиной колымаге до него!) и оттуда показалась изящно обутая ножка. Филя сглотнул.