Страница 11 из 106
Чуть слышно скрипнула дверь. Сердце тревожно сжалось в груди. Неужели Лазарэль вернулся? Нет, это невозможно, бросить отряд дозорных нельзя. А никто другой в чужой дом без приглашения зайти не может, магическая защита не пустит. Ой! А защиту-то надо было бы снять, иначе как забрать для погребения мое тело, через три дня?
Кто же там? Пожалуй, преодолеть чужое запирающее заклинание, не зная плетения, могут не многие, я уверена только в трех самых сильных магах – это ректор Академии Зоровадэль, мой отец Эдмунизэль и мой брат Александрэль.
На пороге комнаты остановилась… мама.
– О-о-о-х! Еваниэль! Как ты сюда попала?! И зачем пришла? Ведь ты же видела белый флаг? По традиции, у меня есть три дня, и никто не должен меня в это время беспокоить. А ещё и один день не прошёл! – слабым, перетруженным и слегка хрипящим голосом озвучила я своё удивление, разочарование и возмущение.
– Защитное заклинание снял Эдмунизэль, а я пришла узнать, что ты задумала? – голос Еваниэль был доброжелательный, заботливый и без притворства спокойный, несмотря на ситуацию, из ряда вон выходящую. Она, что, не верит в серьезность моих намерений?
– А разве ты не поняла это по траурному флагу на крыше? – с раздражением ответила я. Ну, спрашивается, зачем задавать вопрос об очевидном?
– Нет, не поняла. Потому что, чтобы уйти из жизни таким способом надо прожить минимум лет семьсот-восемьсот. Во всех других случаях смерть эльфа возможна только от тяжёлых физических травм не совместимых с жизнью, от сильнодействующих ядов, или запредельного истощения магического резерва с использованием и разрушением собственной ауры, что возникает крайне редко, в чрезвычайной, насильственной ситуации.
Так вот в чём дело! Оказывается, я напрасно пыталась остановить своё сердце.
– Я этого не знала, – тяжело вздохнув, неохотно призналась я. – Никто, никогда, в моем присутствии, не обсуждал вопросы добровольной смерти эльфа.
Еваниэль прошла в комнату и присела рядом со мной на диван. Как всегда, она обалденно приятно пахла Лесными Жемчужинками, и этот родной, с детства знакомый запах чуть-чуть ослабил мое внутренне напряжение. Она погладила меня по голове и, наклонившись, поцеловала в нос. Вообще-то эльфы не любят ничьих прикосновений, но мама не эльфийка, у неё свои представления, что хорошо, а что плохо, и в нашей семье мы привыкли к частому телесному контакту. От её ласки, горькие слёзы опять наполнили мои глаза.
– Давай, детка, расскажи мне, что случилось. Один ум хорошо, а два лучше. Вместе мы обязательно найдём наилучший выход из любого положения, - серьезно сказала она.
И столько уверенности я услышала в её голосе, что невольно подумала - и правда, чего я раньше-то с ней не посоветовалась? Стыдно? Так теперь ещё стыднее!
Несмотря на очень молодой возраст моей матери, из-за которого мы воспринимались почти как ровесницы, она, благодаря другой, иномирской, физиологии, родила нас, своих детей, очень рано. Но мы никогда не воспринимали её как подружку. Она всегда была для нас безусловным авторитетом. Мы безоговорочно принимаем её старшинство, мудрость, превосходство во всём, гордимся ею и тем, что мы её дети. Впрочем, и к отцу мы испытываем аналогичные чувства, но это-то и понятно, ему уже почти двести пятьдесят лет, и он один из самых сильных магов в Эльфийском Лесу.
Где были мои мозги? Почему я не хотела с Еваниэль обсудить свои возникшие проблемы? Что за крокодилье упрямство на меня накатило? Неужели, и правда, половое созревание и гормональная буря его сопровождающая, заглушают здравый смысл?
Еваниэль взяла меня за руку, ласково поглаживая большим пальцем моё запястье, кажется, влила в меня немного Силы и поторопила:
– Ну, рассказывай.
И как будто плотину прорвало. Я, то морщась от недовольства собой, то плача от жалости к себе, то сжимая кулаки от злости на Лазарэля, подробно рассказала ей всё о том, как протекала моя семейная жизнь. Как я одновременно любила и ненавидела, притворялась внешне послушной, при этом, временами, сгорая от бешенства внутри. И к чему всё это, в итоге, привело.
Закончив свой рассказ, я внутренне сжалась, ожидая заслуженного упрёка, что меня об этом предупреждали и пытались удержать от неверного, необдуманного, поспешного шага.
Но, как всегда, Еваниэль поступила неожиданно. Удивлённо вскинув брови, она спросила:
– А почему ты выбрала такой печально нелепый выход из положения? Логичнее было бы порадоваться, что ты получила важный и полезный жизненный урок. Осмыслила свои ошибки и в будущем их уже не совершишь, тем самым построив свою дальнейшую жизнь более правильно и гармонично. Ты такая красивая, умная, смелая, а теперь ещё и более опытная, у тебя всё впереди, и всё в твоих руках.
– Эх, Еваниэль, это ты красивая, умная, смелая. А я, может быть и красивая, может быть и смелая, но не умная, – горько возразила я, вытирая ладонями слезы. – Тебе, вообще, не повезло с дочерьми. Каждая из нас с дефектом. Вот и Алинаэль - и красивая, и умная, но не смелая.
Еваниэль в ответ весело засмеялась:
– Не могу с тобой согласиться. Дочери у меня самые лучшие, каких только можно пожелать. Просто, вы ещё не выросли, и пока, временами, просматривается не ум, а начитанность, как у Алинаэли, не смелость, а авантюризм, как у тебя. Но я уверена, у вас всё впереди. Каждая из вас будет достойнейшей из достойных. Поверь мне, ты ещё встретишь своего мужчину, настоящую любовь, и будешь счастлива. А сейчас, собирай-ка свои вещи, и пойдём домой. Эдмунизэль нас уже, наверное, заждался у порога.
– Я не могу… мне стыдно. Что обо мне подумают и будут говорить окружающие? И по-поводу моего скоротечного замужества, и по-поводу траурного флага на крыше? Я приобрету славу демонстративной, истеричной дуры.