Лебёдушка

- Марта мне часто снится. Кажется мне, недовольна она, что я редко в Руусукаллио бываю. Да и самой мне хочется немного в тишине побыть. Порядок наведу — приезжайте и вы туда. Аните с детьми лесной воздух только на пользу пойдёт.

- Не могу я тебя одну отпустить, Кайса. Как хочешь обижайся, но тут и закон, и Бог, и люди на моей стороне: где это видано, чтобы ребёнок один жил да ещё в таком глухом месте?!

- Развалится ведь всё! Мало время от времени наезжать, дом должен людей чувствовать!

- Дай мне время подумать, не наседай!

То ли снова внутренний голос нашептал, то ли от отчаянья не удержалась, да только тем же вечером, заканчивая вязать крошечные пинетки для Ээвы, пожаловалась Кайса Аните:

- Не понимает Эркки, что дому всегда хозяин нужен. Дома же как люди, всё чувствуют: как к ним относятся, как их любят. Сколько уже мы в Руусукаллио только наездами появляемся? Вот тамошний дом - как больной воробей: нахохлился под крышей, а глаза — окна тусклые… Может, ты Эркки уговоришь? Ты же знаешь, какое там приволье! Это ты ещё озеро не видела! Ооооо...Оно восхитительное! С той стороны, что ближе к дому, есть песчаный пляжик, и на дне песок крупный, чистый. Да и мелководье к тому же: в жаркий день и детишкам там поплескаться благодать! Огород сажать уже поздновато, но кое-что из зелени можно попробовать посеять. Ну а сколько яблок, ягод да грибов будет — не угадаешь, год на год не приходится. Но всё равно чего-нибудь да отсыплет природа от своих щедрот! А ещё я рыбу ловить умею. И зайцев!

Анита почувствовала, как собирается влага в уголках глаз, потрепала Кайсу по голове:

- Кормилица ты наша. Нигде не пропадёшь! Поговорю я с Эркки, да обещать ничего не могу — ты же видишь, какой он стал: словно не в радость ему ничего. Иногда не могу понять — слышит ли он, что я говорю?

Супружеская постель Хиетала, бывшая раньше местом мира и любви, в последнее время всё чаще напоминала район боевых действий. О чём бы ни заходил разговор — заканчивалось всё руганью. Чтобы не будить детей, «кричали» друг на друга свистящим шёпотом. Не один раз засыпала Анита в слезах. Не один раз уходил Эркки, взбесившись, спать на диване в гостиной. Но сегодня разговор был коротким и дельным.

- Ты понимаешь, что негоже наследством Кайсы так бездумно распоряжаться? Девочка права — дома без присмотра хиреют и разваливаются. Думается мне, ты Марте слово давал, что и за девочкой присмотришь и за хутором. С первой частью ещё худо-бедно справляешься, а вот со второй...Поговори с Юккой, когда у него свободное время есть? Устроим переселение семейства «на летнюю квартиру»: чтобы хозяйство тебе не докучало, часть живности в деревню заберём.

Анита ожидала волну бурных возражений, приготовила дополнительные аргументы, но муж просто сказал:

- Хорошо, - и повернулся к ней спиной.

Снова лежала Анита в расстроенных чувствах: вроде живут они с Эркки всего-ничего, а такое ощущение, что совсем жена ему опостылела. Ласкового слова лишний раз не скажет; не приголубит, пока детей рядом нет; в постель, теряя терпение, не тащит… Анита тихонько встала с постели, открыла дверцу шкафа с одеждой: изнутри к ней прикреплено большое, в человеческий рост, зеркало. Стянув рубашку через голову, встала перед зеркалом, внимательно себя осмотрела. Живот у неё ничуть не растянулся, хотя двоих детей, считай, друг за другом родила. Взглянешь на тяжёлые полные груди - и сразу ясно, что дочку она сама кормит. Очень нравилась Аните округлость их линий - наливные зрелые яблоки, не иначе. Нет, ничем не хуже она сейчас, чем в тот день, когда привёл её Эркки в эту спальню в первый раз. Пожалуй, ещё и лучше стала: расцвела, округлилась, прочувствовала сполна, что такое женское удовольствие. А теперь у неё это желанное удовольствие хотели отнять...Или что там у мужа на уме? Почему не хочет её больше?

Эркки не спал: из-под полуопущенных ресниц наблюдал за женой. Не слышала Анита его мыслей, но и муж был о ней того же мнения — похорошела, расцвела. Вдруг стало нестерпимо стыдно за то, что занимался у жены за спиной прелюбодеянием. Да ещё и так увлёкся этой игрой, что вот сейчас на ладное обнажённое тело жены никакой реакции не чувствует. Анита с тяжёлым вздохом снова натянула ночную рубашку и нырнула под одеяло. Хотел было Эркки повернуться к жене, приласкать её, но по тому, как дрогнул вдруг матрас, понял он, что Анита беззвучно плачет и робкие проблески желания смыло шальной волной. Утешение обиженных и раздосадованных женщин ему плохо удавалось. Да и что он мог сказать, чувствуя свою вину, как дамоклов меч над головой?

Кайса оказалась права: Аните деревня пошла на пользу. Окрепла на свежем воздухе, в круговерти ежедневного быта успокоила нервную систему. Засыпая, анализировала события минувших месяцев. Пыталась докопаться до истины: что за чёрная кошка между нею и мужем пробежала? Чувствовала, что с Эркки что-то происходит. Но когда тот приезжал на хутор и Анита пыталась завести серьёзный разговор, от расспросов муж уходил, умело сворачивал на хозяйственные темы. Мало помалу, перестала жена и себя бесполезными размышлениями раздраконивать и его расспрашивать. Эркки перевёл дух, расслабился, старался больше времени проводить вместе с женой и детьми, снова стал балагурить, как в те дни, когда Анита с ним познакомилась. Взгляд жены снова потеплел, голос стал мягче и румянец на её загорелых щеках всё чаще вызывал у Эркки вполне недвусмысленные реакции.

Тиимо, муж Вееры не иначе как тоже заподозрил неладное: держался уже полгода всухую. Начал встречать жену после работы. Вроде и находились Эркки и Веера в магазине бок о бок, а оставаться наедине удавалось всё реже. Не будешь же ревизии чуть ли не каждую неделю устраивать, чтобы не забывала спина колючую шершавость старого армейского одеяла, которым застелен топчан в «греховной» кладовой. Связь Вееры и Эркки сама собой сходила на нет. Как-то так сложилось, что никто их не уличил, не заподозрил в аморальной связи. И когда уж отпылало всё, умудрились они вести себя как ни в чём ни бывало. Словно и не существовало периода, когда от них обоих можно было сигареты прикуривать - такой страстью пылали. Помогли друг другу выстоять в тяжелый момент, а теперь продолжали работать, будто ничего между ними и не было.