Из-под снега

Тут уже можно было поддержать разговор:

— Мудрый Латира, ты встречал раньше кого-то, похожего на меня?

Старик улыбнулся, не открывая глаз:

— Две чёрноягоды с одного куста, так похожи.

Ромига хотел уточнить, что он всё-таки Нимрин, а не Иули, но не стал: новое прозвище было созвучно слову «тёмный», от подобного именования навы не отказываются.

— А давно ты его встречал?

— Давно. Зим пятьдесят. Или сто… Устал их считать.

Ого! Этот серенький сморчок как бы не старше самого Ромиги. И похоже, говорит правду и про годы, и про знакомого тёмного.

— Скажи, а где ты встречал того Иули?

— Мы познакомились на изнанке сна. Потом однажды я встретил его на Арха Голкья. Он жил там тайно. Долго, несколько зим.

— Жил? А сейчас?

— А потом ушёл.

— Куда?

— Не знаю. В дальние, неведомые миры. Или к своим тёмным щурам. Он был мне другом, я хотел его найти, искал — не нашёл.

— Может, он говорил тебе своё настоящее имя? Или тебе снилось, как его называли дома?

— Нет. Он не говорил, я не спрашивал. А ты пришёл сюда по его следу? Разыскиваешь?

Ромига провалился в снег выше колена, отстал, надевая лыжи, которые тащил в руках, догнал Юни и ответил:

— Ты ещё не слышал, мудрый Латира, но это не тайна. Я сам не знаю, как свалился на Голкья. С неба — в снега. С отбитой памятью, почти без колдовской силы. Если где-то в мире живёт мой сородич, я хотел бы с ним встретиться. Надеюсь, он поможет мне вернуться домой, или хоть чем-то поможет.

— Если другие тёмные живут на Голкья, я ничего о них не знаю. Жилище моего Иули давно стоит пустым.

Ромига отметил себе, что хорошо бы в это жилище наведаться. Не оставил ли неведомый Иули записей, или ещё чего интересного? Но из разговоров в доме Лембы нав успел понять, что Арха Голкья — другой континент, и пути туда — несколько лун. Портал в неизвестное место не построишь даже при наличии энергии, а её как не было, так и нет. Местные способы быстрых путешествий не внушают доверия, да и не умеет Ромига «ходить изнанкой сна». В общем, задачка на будущее, когда он здесь освоится и так или иначе разрешит более животрепещущие проблемы.

Спускались на дно долины медленно и осторожно, зверь Юни буквально плыл по-над снегом, но раненого всё же растрясло. Латира не стонал, не корчил страдательные гримасы — просто прикрыл глаза, умолк и обвис тряпочкой. Ромига положил руку поверх судорожно вцепившихся в шлейку пальцев и — хуже не будет — запел одну из самых простых, «детских» заклинательных песен, из того же ряда, что Зимняя Песнь Умиротворения. Все охотники знают, и Вильяра поделилась с Ромигой этим знанием: даже если не вкладывать колдовской силы, подобная песнь действует на любого жителя Голкья силой привычки. Латира с трудом повернул голову, заглянул наву в лицо:

— Иули, ты целитель?

Вопрос — неожиданный, и Ромига ответил довольно резко:

— С чего бы?

— Ты чувствуешь чужую боль, хочешь её утолить, ищешь способ, находишь.

Нав отрицательно мотнул головой:

— Я — воин. Лучше всего я умею убивать и причинять боль. А лечить — так, немножко… Помолчи-ка, мудрый, хочу довезти тебя живым хотя бы до стоянки.

Латира дёрнул углом рта: то ли гримаса, то ли намёк на улыбку, и снова поник.

Они уже почти пришли, Вильяра ждала у входа в иглу. Колдунья бережно сняла раненого со звериной спины, заглянула в глаза, проверила пульс и утащила Латиру внутрь жилища. Ромига забрался следом. Иглу, как иглу: крепкий, надёжный снежный купол, не то кособокое безобразие, из-под обломков которого пришлось выбираться посреди ночи, вопреки планам нава и его подружки на ту самую ночь…

Кто-то, пыхтя, полз следом, нав посторонился. Из входного лаза показалась звериная башка, по величине и рваному уху Ромига опознал Юни. Зверь виновато щурился, подскуливал, однако упрямо полз внутрь. Вильяра глянула строго, но потом позвала:

— Ладно, Юни, иди сюда, будешь греть.

Получив разрешение, зверь неожиданно легко просочился в узкий лаз и сразу занял пол-иглу. Много-много лезущей в глаза и нос шерсти, пятидюймовые когтищи — Ромига вжался в стену, чтобы случайно не затоптали. Зверь шумно вздохнул и растянулся вдоль противоположной стены эдаким мохнатым диванчиком — снова стало просторно. Латира и Вильяра опёрлись на тёплый бок спинами, полусидя, полулёжа, наву тоже оставили место, но он устроился напротив мудрых, внимательно их разглядывая. Да, Латира здорово отличался от Вильяры и других знакомых Ромиге охотников. В полтора раза мельче, кожа не атласно-белая, а сероватая, черты лица более тонкие, по светлой подпуши меха — будто бы припорошенная пеплом ость. Приметы возраста и нездоровья бросались в глаза, и всё же не сильнее, чем у стариков дома Лембы. Дышать раненый старался пореже, поострожнее, но болезненная синева с губ уходила. Кажется, обошлось без нового кровотечения.