Китайская комната

Она в ответ мягко поцеловала и ответила:

– Даже не сомневайся.

Родной город провожал вновь спрятавшейся за листочками календаря зимой. Утепленные сапоги и вязаная шапка с большим помпоном казались насмешкой. Погода истерично смеялась в лицо Олимпиаде, покрывая щеки дождем со снегом.

А Ярославль оказался прекрасен. Насколько, насколько прекрасны чужие города. Центральные регионы уже хвастались нарастающими сугробами, тогда как в N. проводились испытания по внедрению глобального потепления.

Липа знала, что ее потащили на конференцию, чтобы придать значимости и нагнать важности. В узкоспециализированных терминах она откровенно тонула, но при каждой попытке оппонентов унизить девушку она поправляла очки таким соблазнительным движением, что у присутствующих мужчин (а их в среде программистов и математиков было подавляющее большинство) затуманивалось сознание. Однако делегация, с которой прибыла молодая преподавательница, просекла, что фокус обольщения не может спасать вечно, и тактично попросила Липу «ознакомиться с достопримечательностями Ярославля».

И она знакомилась с неярким, но спокойно уютным городом. За время мини-путешествия она внутренне воспротивилась утверждению, что русская Венеция – это Санкт-Петербург. Ярославль, и никак иначе! О величественном подобии сообщали многочисленные памятники архитектуры, разливы Волги и наглые голуби, которые, не стесняясь, прогуливались по площадкам открытых кафе.

Чтобы порадовать себя, Олимпиада купила на местном рынке дурацкую кислотно-голубую шапку, чем выделялась на фоне окружающего пейзажа. Когда от пеших прогулок уставали ноги, она приходила к стрелке Волги и Которосли и часами смотрела на воду. К конференции она готовилась, примостившись на скамейке около миниатюрной ротонды.

Круглый стол, на котором Олимпиада Ильинична планировала блеснуть, так же, как и выступления на отдельных секциях, оказался перегружен незнакомыми людьми и словами. Липа корила не себя, не исследователей, потащивших ее в Ярославль, а декана филологического факультета, с которым она сотрудничала, когда писала диплом. Ее выпускная работа была посвящена философии языка, поэтому научный руководитель направил девушку на консультацию к специалисту. А он, обнаружив в Липе, не только увлеченную студентку, но и интересного собеседника, доверительно поделился:

– Вам, Олимпиада не повезло с ремеслом. К примеру, филолог должен знать всё о немногом, журналист – немного обо всём, а философ – всё обо всём.

Некогда повторявшаяся из раза в раз мантра, которую девушка произносила для собственной дисциплины, сыграла дурную службу. Теперь Липа комплексовала на фоне доблестных заучек. Докатилась!

В качестве спасения она избрала новую мантру: «нельзя объять необъятное!» Сработало, кстати. Олимпиада даже оценила красоту игры в имитацию, предложенную Аланом Тьюрингом. Но еще больше ее поразил мысленный эксперимент Джона Сёрла с «китайской комнатой». Он не был столь поэтичен, как история Тьюринга. Китайская комната – образ, который пришел бы в голову любому здравомыслящему человеку. Точный, четкий и правдивый.

Согласно мысли Сёрла, нам следует поместить испытуемого, не знакомого с китайским языком, в непроницаемую комнату. Однако в комнате предоставлены материалы о том, как использовать иероглифы. Например, иероглиф из корзины А стоит поместить рядом с иероглифом из корзины В. Таким образом, при получении вопроса испытуемый даст логически верный ответ, если будет следовать инструкциям. Одна неприятность – значение иероглифов для гостя китайской комнаты неизвестно. Поэтому хоть он с виду и отвечает на вопросы верно, по факту – лишь выполняет внешние предписания, не вникая в смысл.

Липа могла бы и не обратить внимание на очередную научную метафору, с которой ее столкнула профессиональная деятельность, но ее внезапно долбануло озарением. А ведь Данил и есть такой испытуемый! Наиболее активный период для социализации личности он провел в глухом лесу, рядом с дедом и книгами. Истории деда и книжные повествования для тогда еще мальчика стали китайскими иероглифами, заполнившими его сознание. Он научился правильно их комбинировать, но так и не понял. Он научился социально одобряемому поведению, но так и не изведал силу чувств, скрытых за этим поведением.

Уже давно Данил вышел из «комнаты». Но старые привычки живучи, как штамм сибирской язвы. Вокруг него по-прежнему высились незримые стены. Более прочные, чем оборонительный «футляр» Олимпиады. Главный вопрос в том, сможет ли она пробить ограждение «комнаты»? И нужно ли это Данилу?

Решение было однозначным и непоколебимым – нужно.

Когда-то, наверное, в прошлой жизни, Липа считала, что способность понять и проанализировать человека должна соотноситься с уважением к его личному пространству. Если он внутренне зажимается, тем самым демонстрируя нежелание впускать кого-то в собственный мир, значит, стоит остановиться в его разгадывании.

Данил рушил это правило, словно интернетовские статьи о здоровье рушат психику ипохондрика. Олимпиада проникала в его мысли и грезы так же непроизвольно, как он сходил с ума по рыжеволосым девушкам. Возможность нажать «СТОП» девушка бездарно проворонила.

Но она сумела раскусить желание Данила постичь смысл «иероглифов». Она погрузилась в эксперимент с китайской комнатой вместе с ним, но будто находилась по иную сторону двери и кричала ему в замочную скважину, чтобы звук лучше просачивался. В голосе больше жизни, чем в письменных знаках, поэтому Данил прислушивался и пробуждал новые грани личности.