Страница 1 из 120
– Кто же, кто же, кто же?! – шептал я, нетерпеливо покусывая нижнюю губу.
Огромные настенные часы, несколько лет висевшие напротив кровати, звонко ударили раз, потом второй и... и наступила тишина. Два часа ночи! Я повернулся набок, закутался в одеяло и попытался уснуть в очередной раз, но в очередной раз ничего не вышло.
– Айньянка, торинианка, саминианка... кто?
Долго я бормотал или нет, не знаю, но незаметно уснул. Проснулся и резко вскочил с постели. В огромное окно заглядывало зимнее солнце, вялое и скучное. Как будто не пробудить хотело, а усыпить до наступления короткой сезонной весны.
Стрелки на часах замерли в ожидании моего пробуждения. Казалось, они стояли, но механизм мерно отсчитывал секунды, а стрелка побольше тихо щелкнула и переползла вперед. Семь часов двадцать три минуты!
Я быстро оделся и поспешил в гостиную. Пробежал длинный коридор, высокую лестницу и попал в огромную комнату – главный зал поместья. Высоко вверху ярко горела огромная хрустальная лампа. Стены украшали древние картины и скульптуры, а на полу лежали длинные ковровые дорожки. Я бежал по нам прямо, потом налево и снова прямо, оставляя за собой, казалось, удивленные лица людей, изображенных на посеревших портретах. Бежал, бежал и замер, замер как вкопанный перед огромной закрытой дверью. Легким движением рук я опустил ручки замков вниз, двери раскрылись.
У огромного камина в кресле с высокой спинкой сидел отец в длинном шелковом домашнем халате с кружкой горячего чая в руке. Мамы в комнате нет. Младшей сестренки Рёкку тоже. Двери тихо закрылись. Папа обернувшись, доброжелательно, даже радостно, улыбнулся.
– Утро доброе, папа, – сказал я.
– Доброе, – как всегда кротко ответил отец.
В высоком камине горели крупные поленья, а в комнате витал приятный запах жженой древесины. Огромные замерзшие окна пропускали длинные лучи света. В добротно обставленной гостиной отец всегда любил засиживаться допоздна. Наверно опять не спал ночью.
Глава семьи поставил кружку на небольшой столик и поднялся. Я не ожидал от отца жарких пламенных речей, мол, вот и стал мой сын взрослым, но, несмотря на опасения, отец все-таки прокашлялся и начал:
– С сегодняшнего дня ты, мой единственный сын, полноправный винтик в огромном механизме нашего налаженного общества. Тебе предстоит многому научиться, закончить академию, но это потом, а сегодня... – папа указал назад, двери раскрылись и в комнату вошли мама и Рёкку. Мама и сестра на небольшой тележке ввезли большой ящик, перевязанный бледно коричневой лентой.
– Вот сынок, тебе подарок, – сказала мама, а сестра недовольно хмыкнула. Сестренке до подобного подарка еще расти и расти!
– Можно у себя в комнате открою? – спросил я.
– Конечно, подарок твой, так что можешь делать с ним что пожелаешь, – добавил папа.
Я схватил ручки, торопливо развернул тележку и выкатил ее в широкий коридор. По мягким дорожкам тележка катилась плавно, лишь изредка поскрипывали колеса. Хм, даже поблагодарить забыл. Ну, ничего время еще будет, успею.
Коробка на вид увесистая на самом деле оказалась гораздо легче, чем предполагалось. Я поднял подарок и довольный, как стадо носорогов побежал в свою комнату, на ходу перепрыгивая по две, а то и по три ступеньки сразу. Резко ворвался в спальню и закрыл дверь на ключ. Подарок осторожно положил на край огромной постели и неожиданно замер. Так давно ждал момента, думал, с ума сойду! А теперь мешкаю.
Красивый узел медленно упал, когда я потянул за шелковую ленту, потом приподнял крышку коробки и почувствовал, как во мне что-то оборвалось. Внутри, на толстой мягкой перине, лежал подарок. Я окинул взглядом стройное тело обнаженной девушки, еще не проснувшейся после действия транквилизатора. Девушка мирно посапывала лежа на спине. Белая кожа будто светилась, а длинные пряди волос скрывали небольшую грудь и частично прикрывали пухленький лобок.
Нежное, мягкое лицо, выточенное, будто из камня не выражало никаких эмоций. Глаза закрыты, тонкие губки слегка сжаты. Грудь медленно вздымалась при каждом вздохе милейшего создания. Дополняя эту картину, на шее виднелся тонкий обруч ошейника.
Но почему так тоскливо на душе. Что в девушке не так?
– Айньянка, торинианка, саминианка, – прошептал я.
Тут пришло понимание, что в девушке не так! Волосы. Пепельно-белые волосы! Девушка нурианка. У нурианцев белесые волосы! Я рассматривал лобок девушки, покрытый едва заметным белым пушком.
Сердце вырывалось из груди от отчаяния.
Я потянулся к ней, но почему-то остановился, вернул крышку на место и поспешил обратно в гостиную, где семья будто ждала моего появления.
– Нравится? – отец широко улыбнулся. Видимо выражение моего лица передало без слов, что я думаю, а улыбка с лица папы исчезла. – Нет, значит?