Сердце Сумерек

Паника растекалась в груди ледяной бурей. Как будто кто-то впрыснул мне в вены азот, и теперь все во мне застывало не только снаружи, но и внутри. Шаг за шагом, шатаясь на негнущихся ногах, я подошла к Рогалику: он стоял спиной и не мог меня видеть, но отреагировал на шаги резким поворотом. Рука молниеносно схватила мое запястье, обвились, словно стальной браслет. Я невольно вскрикнула, попыталась было возмутиться — и наткнулась на его взгляд.

Совершенно серый пустой взгляд. Без тени каких-либо чувств, без привычных искорок веселья или злых молний, без всех тех сотен эмоций, в которых я добровольно тонула, пусть и боялась себе в этом признаться.

— Рогалик? — потихоньку позвала я. Попыталась высвободить руку, но он сжал еще сильнее. До боли, до моих слез.

— Маа’шалин, это не он! — Тан втиснулся между нами, попытался оттолкнуть от меня брата, но лишь напоролся на крепкую оплеуху.

Граз’зт отпустил меня — и они с Таном сцепились, словно дикие собаки. Я мотала головой, пыталась вразумить хотя бы кого-то, но они вряд ли слышали меня: просто с остервенением лупили друг друга, то оказываясь сверху, то подмятыми под соперником. В конце концов их разнял Хадалис. Пока семенившая за ним лекарка, причитая и поминая всех местных богов, пыталась сделать вид, что моя разбитая голова занимает ее больше, чем колотящие друг друга наследники престола, Крылатка оттащил в сторону Тана, и встал между близнецами, словно буфер. Я поблагодарила его взглядом.

— Это больше не Граз’зт, — подтирая хлещущую из носа кровь, бросил Тан.

— Это очень даже я, — огрызнулся Рогалик.

Боже, ну наконец-то! Я едва не грохнулась в новый обморок от облегчения. Но, как оказалось, моя радость была слишком преждевременной.

— Просто мыслю, как никогда трезво и ясно, — прибавил он. Почему изо рта моего родного белобрысого задиры раздается этот мертвый холодный голос? Неестественный и совершенно чужой. — И я очень в ладу со своей головой, братец, если вдруг ты решил, что теперь у тебя нет конкурента.

— Ты неадекватен, — бросил Тан. — Иначе никогда бы не сделал ей больно.

— Кому «ей»? — Взгляд Граз’зта придирчиво скользнул по заднему двору, остановился на мне, и я впервые увидела то, чего не видела в нем никогда прежде — неподдельную брезгливость. Как будто он смотрел на какое-то склизкое насекомое, достойное участи стать мокрым местом под его тяжелым ботинком. — Уродливой девчонки? Кто она? Откуда взялась?

Я сглотнула и неуклюже завалилась на бок. Наверное, так бы и упала, но лекарка, прищелкивая языком, подставила мне плечо. Сейчас мне было все равно, что она видит мое истинное обличие, что перчатки на моих руках почему-то истлели и больше ничего не скрывает мои кхистанджутские орнаменты.

Меня словно сожгли изнутри. Молниеносно — так, что я и понять не успела, почему мир стремительно пожирает серость.

— Граз’зт, это же я… — Зачем я это говорю? Зачем плачу? Зачем вообще сопротивляюсь, если собственными глазами видела, как отец вынул из него ту золотую искру? Почему, даже зная, что это конец, продолжаю барахтаться? — Ты же не можешь… совсем забыть?

— Что у нее на руках? — Он в два шага оказался рядом, задрал мою руку.

— Не прикасайся к ней или я тебя отпинаю, наследная ты задница, — предупредил Хадалис.

— Откуда в моем доме человек с порчей и этот убийца-селунэ? — Говоря это, Граз’зт смотрел почему-то только на меня.

Я сглотнула, упрямо дернулась, почти не надеясь на свободу, но на этот раз он не стал меня держать.

— Тан? — нетерпеливо повторил Граз’зт.

— Этот вопрос не имеет смысла, — махнул на брата Тан. — Но, если тебе станет легче: их пригласил ты. И вот она, — его палец ткнул в мою сторону, — была для тебя не пустым звуком.

Казалось, лицо Граз’зта превратилось в одно сплошное разочарование. Меня же от полной потери чувства реальности спасала одна единственная мысль: это не мой Рогалик, это просто бесчувственная оболочка, которая, по какой-то пока непонятной мне причине, еще и не помнит… многого.

— Понятия не имею, что тут твориться, — прошившись пятерней по волосам, зло бросил Граз’зт. От того, каким знакомым был этот жест, меня словно полоснули ножом по сердцу. — Но меня наизнанку выворачивает от необходимости дышать с вами одним воздухом.

Я молча проглотила и эти обидные слова. И даже улыбнулась, пусть и сквозь слезы. Это не мой Рогалик. Но в моих силах вернуть его прежнего. Даже если ради этого придется обойти сто тысяч миров. Даже если ради этого придется сразиться с противником, во сто крат сильнее каждого из нас.

— Мы уедем завтра, — предвидя следующую реплику брата, сказал Тан. — Чтобы не мешать тебе дышать.

Я видела, что он хоть и понимает, что перед нами совершенно другой Граз’зт, мучается точно так же, как и я.

— Буду очень тебе признателен, если ты перетерпишь одну ночь и не станешь устраивать нам показательную казнь.

Тан подошел ко мне, вопросительно уставился на лекарку, мол, и тебе объяснить, что лучше держать язык за зубами? Та энергично замотала головой, сбивчиво пробормотала, что займется мной, и чтобы он не изволил волноваться.

— Хадалис, отведи Маа’шалин к себе, а я пока заберу книги из комнаты брата. В таком состоянии он, чего доброго, бросит их в камин.

— Говоришь так, будто тебе это не в новинку, — с подозрением подметил Крылатка.

— Скажем так, я уже видел нечто подобное, — нехотя, сквозь зубы, ответил тот. — Все, уходите, чем меньше он будет вас видеть — тем лучше. И имейте в виду, у вас не так много времени, чтобы откопать Ид’тара. Если, конечно, это все не одна большая подстава.

— Сомневаюсь, что кто-то стал бы просчитывать все до мелочей, чтобы ввести в заблуждение парочку любопытных дурачков, — высказался Хадалис.

— Ты говоришь это после того, что мы все видели? И слышали? — уточнил Тан — и Хадалису расхотелось ворчать.

Крылатка почти на руках отнес меня в свою комнату, лекарка шла следом. На всякий случай Тан еще раз «проинструктировал» ее о необходимости держать язык за зубами, но по тому, как он хмурился, я сделала вывод, что о присутствии в замке человека с порчей будут знать даже местные аналоги летучих мышей.

В полной тишине я озиралась по сторонам, пытаясь связать все, что случилось в тот короткий промежуток времени между вчерашним вечером и сегодняшним утром. Я потеряла все? Или у меня ничего и не было?

Лекарка даже попричитала, что у меня ненормальная заторможенность и что я не чувствую боли, и, возможно, это последствия порчи. Хадалис, впрочем, быстро выставил ее за двери, как только в ее услугах пропала необходимость.

— Тебе лучше? — спросил он, прислоняясь к противоположной стене, даже не пытаясь скрыть тот факт, что чем больше между нами дистанция — тем ему комфортнее.

Я сидела на кровати, вцепившись руками в край покрывала и продолжала мысленно анализировать случившееся.

— Просто не могу взять в толк, как так может быть, что я не знала, что мой отец — кхистанджут. И что я сама из… этих. В голове не укладывается.

— Если он в самом деле собирался сделать из себя сосуд для аватара божества, то вполне понятно, почему держал в неведении.

Я вопросительно, с выражением лица «А ну-ка разъясни, мистер умник», уставилась на него.

— Если бы ты была кхистанджуткой и знала о своей силе, разве не попыталась бы использовать ее единолично и с выгодной для себя? Никто бы не устоял перед искушением всевластья, Маа’шалин. Хочешь начистоту? Мне не нравится идея ехать за помощью к культистам, потому что я понятия не имею, во что они в итоге тебя превратят, и кем ты станешь: той же Маа’шалин, но с безграничной силой, или обезумевшей от вседозволенности кхистанджуткой.

Я пожала плечами. Что ему ответить, не зная элементарных вещей о себе самой? Может я сойду с ума или, того хуже, превращусь в бездушное подобие своего отца? Кто бы на моем месте бил себя в грудь и зарекался?

— Маа’шалин, пока не поздно… — Крылатка сглотнул, уставился куда-то в стену. — Мы можем просто убежать. Прямо сейчас. Никого из нас здесь ничего не держит, ни у одного нет обязательств.