Темные желания

Все становилось только хуже. Я снова вспоминала, как это — любить Майкла. Как нуждаться в нем все чаще, а потом — все время. И хоть у нас существуют определенные вслух несказанные правила, такие, как никакой нежности или близости. Никаких поцелуев и ночевок, проводим мы время вместе, только когда нужно по работе, или он ночует в комнате Эстель на диване, чтобы побыть с ней, они не помогают моему уму понять, что я не должна хотеть, чтобы Майкл обнял меня. Укутал в своих руках, и я смогла просто расслабиться. 

— Знаешь, у меня была первая любовь, — говорила я тихо. — И я не настолько уродлива внутреннее, как ты думаешь. Он звонил мне в три часа утра, просто каким-то образом зная, что я не сплю. Я отвечала, что не могу говорить, потому что разбужу родителей, — улыбнулась я, слегка наигрывая. — Каждый раз новых, к слову. А он отвечал, что мне не обязательно говорить, и вместе этого он будет рассказывать мне истории, петь песни и разговаривать обо всем на свете, а мне не обязательно будет сказать даже слово. Он будет слышать мое дыхание, и этого будет достаточно. Я спрашивала: «Почему ты хочешь говорить, зная, что я не смогу ответить?» На что он всегда отвечал: «Я знаю, что по ту сторону ты слушаешь меня». 

— Где он сейчас? — осторожно задал вопрос Майкл. 

— Он умер. Но это было давно. 

— С тех пор ты не любишь то, кем являешься? 

— Мне нравится быть женщиной, если ты об этом. Нравится сексуальность, которая выделяет. Но самое лучшее — это власть над вами. Над мужчинами. Обычно, достаточно лишь одного появления, чтобы испортить настроение всем женщинам и приковать к себе мужчин. А это так банально, — усмехнулась уже более искренне. — Разве есть в мире настолько глупая женщина, которая сходила бы с ума лишь от голых мужских лодыжек? 

Майкл тихо засмеялся и сделал глоток чая, спрашивая: 

— Что с ним произошло? 

— Стреляли в меня. А попали в него. Следующая пуля прошла в двух миллиметрах от моего сердца. А потом оказалось, что у меня его просто нет. 

Майкл протягивает руку и берет мою ладонь в свою. Я вздрагиваю, но вместо того, чтобы забрать, наклоняюсь, желая и нуждаясь в нем так сильно. Его рот чуть приоткрывается, и Майкл наклоняется ко мне, легко прикасаясь своими губами к моим. Это дарит облегчение и боль одновременно. Я кладу руку ему на шею и чувствую твердость мышц под его теплой кожей. Она такая горячая, как будто он пылает изнутри.

— У тебя руки холодные, — говорит он хриплым голосом. — Но не сердце, Эс. 

— Сердце у меня каменное, а вот руки действительно просто холодные. 

Я случайно задеваю кружку, и чай разливается по столу и Майклу на брюки. Я вздрагиваю, и говорю ему снять их, смеясь. Он пытается изобразить хоть что-то близкое к раздражению, но у него не получается, и он начинает смеяться. 

— Тебе жаль брюк или меня? 

— Брюк, — отвечаю я уверенно, не сомневаюсь ни секунды. 

— А как же сочувствие, Стейси? 

— Оно у меня есть, но, понимаешь, — хмурюсь я, смеясь в то же время. — Не к тебе. 

— Боже, женщина, твоя гордость сожрет тебя, — снимает он пояс и расстегивает ширинку. 

— Подавиться моим самолюбием, — отвечаю я, а затем вижу рисунок и расплываюсь в улыбке. — Откуда у тебя эта татуировка на бедре? — мой вопрос звучит, возможно, с чрезмерным восхищением, которое я не в состоянии скрыть, да и не хочу. Я буквально демонстрирую свой восторг, усмехаясь. — Это Чип и Дейл. 

Как я раньше ее не замечала? Ну да, наверное, потому, что все время видела лишь его член, и никогда его тело. Все, что он делал после — одевался и уходил. Хотя татуировка настолько маленькая, что ее трудно разглядеть, если не присматриваться. Это зарисовка примерно с большой палец, расположена на верхней части его левой ягодицы, и там изображены Чип и Дейл. 

— Универ, — смеется Майкл. — Весенние каникулы. Второй год учебы, одна пьяная ночь, и вот результат. Я проснулся голым с кровати полной...— ему неловко, от чего мне еще веселее, и Майкл пробегает рукой по своим волосам. — Полной парней и девушек. 

Я смеюсь неистовым смехом, похожим на смех взбесившейся ведьмы, зарываясь лицом в ладони. 

— Это не смешно, — возражает Майкл, хоть и сам готов засмеяться. — Я учувствовал в оргии и ничего не помню. Плюс ко всему, у меня было самое жуткое похмелье, и это гребаное тату, — он поворачивается, чтобы посмотреть на свою задницу. — Долбаный тупой мультик Дисней. 

— Дисней-задница-Вудс, — я буквально умираю со смеху и вздрагиваю, когда Майкл бросается на меня, поднимая на руки и закидывая на плече, направляясь в мою спальню. 

Он бросает меня на кровать, и мы шутливо боремся. Он кидает мне в лицо подушку, а я скручиваю ему руки и сажусь верхом, решая возможности шевелиться. 

— В тот момент я поклялся себе, что не буду больше так пить и проверился на все известные человечеству болезни. 

— Дай мне взглянуть еще раз, — говорю я, просто чтобы иметь предлог подняться с этого положения. 

— Нет, — шепчет он улыбаясь. Перевернув меня лопатками вниз, Майкл наклоняется так, что кончик его носа касается моего. 

Я вижу изгиб его густых ресниц, обрамляющих голубые глаза, внутри которых радужки янтарного цвета.

— Да. 

— Нет, — его губы касаются моего подбородка, и он так близко ко мне. К моим губам. 

— Да, — надавливаю я большим пальцем между его ребрами, и Майкл от неожиданности кричит.