Скарабей

В последующие недели начинающий египтолог Александра Кент окунулась с головой в работу над текстами и постоянно была рядом с профессором Лэмом. Бывало, они вместе склонялись над какой-нибудь древней рукописью, вместе пропускали обед, заедая голод случайно попавшимся печеньем, иногда со смехом сражаясь за последнее в упаковке. Дэйзи, найдя их под утро не ложившимися, с покрасневшими глазами и кружками кофе, возмущенно ворчала, но все чаще по ее лицу проскальзывала еле уловимая лукавая улыбка. Она уже догадалась, почему Уильям так легко расставался со своим вечным затворничеством в работе.

Все чаще разговоры ученого и его молодой помощницы переключались на далекие от науки темы, они говорили обо всем и не могли наговориться, словно два товарища, которые встретились после долгой разлуки. Их обоих это удивляло, ведь разница в возрасте была существенной. Они родились в разных мирах, почти что в разных эпохах. Он уже прожил почти половину века, она лишь начинала свой путь.

Скоро Александра оказалась впервые в жизни безнадежно влюбленной...Это открытие было радостным и печальным одновременно. Ведь она даже не представляла, как и когда признаться ему в этом, и не знала ответит ли он на ее чувства.

Временами, ей казалось, что где-то она уже встречалась с ним, слушала его неторопливые увлекательные рассказы, вглядываясь в таинственную зелень мудрых глаз. Иногда в подсознании мелькали непонятные, но волнующие видения, оттененные мягкой позолотой и шелестом невидимого ночного сада. Она списывала все на свою впечатлительность и усиливающуюся с каждым днём жару , пытаясь сосредоточиться на работе.

Уильям понимал, что уже не может игнорировать свое неожиданное чувство, но вместе с тем испытывал смятение и неловкость. Долгие годы он считал, что любовь это не для него. Да и есть ли она вообще, истинная, глубокая и бессмертная, воспетая поэтами всех времен? Краткие, мимолетные увлечения, почти не оставляющие следа в его холостяцкой квартире, вот и все что он себе разрешал. Однажды уже получив удар в спину, он старался не допустить этого вновь.

Спустя десять дней, исследователи наконец-то сняли последний слой, за которым их ждало долгожданное открытие. Небольшая каменная дверь вела в царскую усыпальницу, которая, по всей видимости, была не тронута грабителями.

Вся команда ученых практически не спала в ту ночь, обсуждая планы оптимально безопасного вскрытия погребальной камеры.

Наконец, настало долгожданное утро. Горизонт окрасился в самые невероятные оттенки яблочно-розового, пунцово-красного, а затем золотисто-оранжевого. Словно древний бог Ра выплывал на Небесной Барке, чтобы начать свое ежедневное путешествие.

Рабочие отодвинули массивную каменную плиту, загораживающую вход в гробницу. Мощные фонари осветили помещение, в котором тысячелетиями царствовала лишь вечная нерушимая тишина. Александра затаила дыхание. Казалось, что она слышит сейчас стук собственного сердца. Здесь было торжественно и страшно. Ее ладонь непроизвольно потянулась к руке профессора Лэма, который стоял рядом. Он тут же крепко сжал ее, словно пытаясь сказать: — Не волнуйся, я рядом. Тепло его руки, его уверенность успокоили взволнованную девушку, и они приступили к осмотру погребальной камеры.

Восторгу всей исследовательской группы не было предела. Сохранились все погребальные дары, саркофаг и необыкновенной красоты настенные фрески. Словно кто-то пытался остановить здесь жизнь, день за днем, месяц за месяцем расписывая погребальную камеру самыми прекрасными рисунками.

Лэм был потрясен этим открытием. Никогда еще ему не приходилось видеть столь живой и непосредственный стиль. Здесь были сцены охоты и веселых танцев в честь разлива Нила, изображения самых диковинных птиц и животных. Неизвестный мастер изобразил и саму хозяйку гробницы — величественную и прекрасную царицу, носившую когда-то корону Верхнего и Нижнего Египта. Вот она совсем юная, играет с черным, тонко вырисованным длинноухим котом, вот разглядывает рыбок в пруду, плывет на царской ладье, вглядываясь вдаль прекрасными черными очами.

После первых часов проведённых в эйфории от увиденного, лагерь затих на послеполуденный перерыв, так необходимый для продолжения работ в более прохладные вечерние часы. Жара в Долине царей в последние недели заметно усилилась и людям требовался дополнительный отдых. Но только не Уильяму Лэму и Александре Кент! Они решили сразу после обеда еще раз осмотреть гробницу и сделать несколько фотографий. Историю жизни и смерти ее загадочной хозяйки еще предстояло поведать миру, прочитав в стройных рядах иероглифов, нанесенных на гранитные стены.

Александра внимательно рассматривала древние письмена , едва касаясь штукатурки своими тонкими пальчиками , вспоминая значения рисунков, пытаясь понять их смысл. Уильям подошел к ней, чтобы подсветить фонарем одну из надписей около изящного изображения Священного скарабея.

И внезапно, с ошеломляющей ясностью понял , что ему не нужно тщательно расшифровывать начертанные знаки. В возбужденном немыслимой находкой мозгу ученого, не находилось рациональных объяснений. Строки складывались сами собой, точно Уильям всегда знал их, и прочел, будто в собственном сердце: «Когда цветешь ты, цвету и я, цвету, подобно живому растению. В смерти и бессмертии я верный слуга твой». Его голос был глубоким и торжественным, словно он пришел к истокам самой судьбы, причудливо вплетающейся в канву одинокой жизни, к долгожданному откровению, над которым было не властно время.

Алекс чувствовала за своей спиной его неожиданную, волнующую близость, его горячее дыхание и учащенное биение сердца, ее очаровывал голос, произносивший послание из глубины веков. Она на мгновение закрыла глаза и чуть отступила назад, тут же ощутив уютное тепло его широкой груди.

Замерев, они стояли в полумраке, не в силах разорвать невидимую связь, что сковывала их тела. На мгновение время растворилось, его больше не было, две души блуждавшие в лабиринтах бессмертия, вновь узнали друг друга.

- Пожалуй, на сегодня все, мне нужно заняться отчетом, а тебе Алекс хорошенько отдохнуть до вечера, - вдруг коротко бросил Уильям, разворачиваясь к выходу, стараясь не смотреть ей в глаза и хоть как-то унять совсем по-мальчишески забившееся сердце.

‍