Страница 19 из 143
- Какое счастье, что ты не красишься, - застегнул последнюю пуговицу молодой человек, из троих ребят самый бледнокожий. Его лицо было чуть ярче моего, с не такими темными ресницами и бровями, как у Ви и Чонгука, не слишком выразительное на первый взгляд. Издалека, пожалуй, он на меня походил больше всего. Жребий оказался прав. Сахарный взял зеркальце и, посмотревшись, оценил себя с едкой иронией, промямлив: - Хорошенькая, сил нет!
- Ещё б ноги не такие волосатые, - заметил мой дух. Все посмотрели на ноги Шуги. Если к кроссовкам претензий ещё не было, светлым, с синими шнурками (такие могла бы носить и девчонка), то к мужским носкам и тем, что шло выше них до самых колен, придраться было за что. Саму меня ноги брить приучила Мао буквально год назад, но мои белые волосы не были слишком заметны, в отличие от мужской поросли Сахара. Он отвел зеркало от лица и с жуткой злобой посмотрел на Ви, который ничуть не испугался этого взгляда.
- Я их брить не буду. – Чувствуя, что Ви способен заспорить, я спохватилась:
- У меня есть гетры! Высокие гетры. Всё в порядке, ты наденешь, и ничего не будет видно. – Я достала нечто, больше похожее на белые школьные гольфы. Такие очень подходили моим обязанностям в больнице; стерильная (по возможности) и ангельски-белая (по желанию, не все там стремились к этому), она привила во мне любовь ко всему светлому. После Тибета и его темно-коричневых гор, нашего старого мшистого серого дома, я искала больше света.
Шуга нервно натянул гетры, не глядя на друзей, скрипя зубами так, чтобы нам было слышно, как все это ему противно. Хотелось как-нибудь приободрить его и успокоить, но фразы вроде «тебе идёт» или «ты так ещё красивее», мне кажется, окончательно убили бы в нём расположение к нам и он тотчас же сорвал бы с себя всё это. Невыразительность, как я уже заметила, была в нем только первым впечатлением. Чем дольше я знала Шугу, тем милее и очаровательнее он становился. Это был тот тип людей, которые захватывают ваше сердце своим внутренним миром, простотой, юмором, непосредственностью и какими-то очень правильными убеждениями, которые не заявляются во всеуслышание, но постоянно вертятся в ежедневных поступках и замечаниях. Сахарный был из тех, на кого можно положиться и никогда об этом не пожалеть и, что подкупало меня в нём, в отличие от других парней, так это то, как он умел, не проявляя никакого мужского интереса, не обидеть, не показать своего отношения ко мне, как к девушке. Не похвалил и не обозвал, отнесся, как к равной, шутил и вёл себя так, будто мы уже давние друзья. Что-то мне подсказывало, что друзьями с ним быть легче и приятнее, чем становиться, допустим, его девушкой.
Держа в руках две пачки краски для волос, я смотрела, как они с Чонгуком собрались и направились к лестнице с чердака вниз. Не зная, докуда стоит их провожать, я неосознанно побрела следом, и рядом со мной увязался Ви.
- Надеюсь, настоятель никогда не узнает об этом, - ворчал Шуга, подразумевая перевоплощение. Обычно говорят, что не хотят стыдиться перед родителями, но для золотых главным авторитетом был тот некий Хенсок, которого я всё больше желала увидеть. – Он же, злопамятный старик, до могилы будет изводить меня подколами.
- Вы особо не тяните с тем, чтобы двигаться дальше, - остановился Чонгук, прежде чем начать спускаться. Я всё утро старалась не думать о том, что потеряю Ханьдань и Вона, не имея права задерживаться тут.
- Конечно, как только вы уйдёте, я покрашусь и мы двинемся следом, - заверила я, поглядывая через плечо на Ви, который будто чувствовал какие-то мои тайные мысли, или просто до сих пор держал в голове моё признание. Может, зря я ему сказала, что влюбилась? Но мне так трудно было держать в себе знакомство с Воном!
- Целоваться не будем на прощание, надеюсь, ещё встретимся, - заставил себя улыбнуться мне Шуга. Какой опасности они подвергают себя для того, чтобы спасти меня! Я приблизилась к нему и приобняла, как брата, благодаря. Он был напряжен, но не от страха за себя, а всё ещё от того, в каком виде ему предстоит пересечь провинцию. И я, соприкоснувшись с его натянутым телом, зачерпнула исходящую от него энергию, погрузившую меня вмиг в знакомую темноту. Веки зажмурились, как от вспышки, но вокруг сразу же всё начало проясняться. Я смотрела на происходящее в комнате, где меня самой не было. Это была даже не комната, а очень дорогой кабинет, но не домашний, а рабочий. В шкафах стояли папки с пометками на корешках, но в углу был и сервант, на средней полке которого виднелась пустота от только что вытащенной оттуда бутылки. Она стояла на столе из красного дерева с зеленой малахитовой столешницей. Рядом с бутылкой два наполовину налитых стакана, и какие-то документы, что-то вроде трудового договора, а сверху лежит чек, уже подписанный, но сумму я не вижу. За окном темно, но на ветках дерева, растущего за ним, просвечивает зелень листвы от фонаря где-то за углом. Я вздрагиваю от стука, означающего удар, и вижу, как Шуга летит к столу, падая с ног, а на его челюсти занимается синяк, очень контрастный на его белом лице. Оно ещё бледнее обычного. На него смотрит с огнем в глазах какой-то полный мужчина, что-то подсказывает, что хозяин кабинета, и мне делается гадко от того, что горит в его глазах. Мне хочется вырваться и убежать оттуда, как и Шуге, чей липкий и холодный ужас я чувствую, как саму себя. Но в помещении ещё два человека, судя по бейджам и наушникам в ушах – охрана. Они налетают на Шугу, не дав ему подняться, хотя парень начинает вырываться и трепыхаться, как ненормальный. Они прижимают его к столу, и на него надвигается этот неприятный, самоуверенный и состоятельный тип, лишенный какой-либо привлекательности. Происходит суматоха, непрерывные попытки прекратить судорожное дерганье молодого человека, на котором расстегнули брюки и порвали футболку. В один момент, каким-то чудом, рука Сахарного выскальзывает и, схватив стакан с обжигающим виски, плескает его в глаза одному охраннику, схватившемуся за лицо. Другого он умудрился пихнуть ногой в болезненное место внизу живота. Неудержимая изворотливость и ловкость, которые дались ценой содранной на запястьях кожи и нескольких ударов, позволяют увернуться от того полного мужчины и Шуга, не думая, перепрыгивает через стол (скорее перекатывается, едва не ломая шею и сметая со стола кучу всего, образовывая водопад страниц на пол), чтобы сигануть в окно. Я, как камера на квадрокоптере, вылетаю следом и вижу, как бедный юноша (я успеваю осознать, что Шуга выглядит не совсем так, как сейчас, гораздо моложе, лет на шесть-восемь) грохается на асфальт с высоты второго этажа, ударяется ладонями и локтем, сбивая их в кровь, но, что хуже всего, ломает или вывихивает ногу. Боль сильная, но я не могу разобрать, только вижу, как он, вспотев насквозь и не владея собой, нанося лодыжке ещё больше вреда, но стараясь не кричать и терпя эту острую боль, бежит что есть силы, бежит куда подальше, спасается, пока в ушах ухает приторное «какой ты смазливый», «какой сладкий мальчик», «я тебе заплачу, потерпи, Юнги».
- Прости… - распахнув глаза, смотрела я на Шугу, и еле-еле шепча слова извинения за то, что ему приходится испытывать, несомненно, не забыв мерзкого эпизода своего прошлого. – Прости, - добавляю я совсем тихо, - Юнги. – Он удивленно приоткрыл глаза шире, но брови наоборот собрались ниже. Они не говорили мне его настоящего имени, но я услышала в видении и не сомневалась, что так его и зовут. У него на лице появилось какое-то подозрение, но Чонгук поторопил наше прощание, осторожно тронув моё плечо, будто боясь нарушить неприкосновенность частного пространства.
- Ладно, мы пошли. Чем быстрее уйдём, тем быстрее вернёмся, - подмигнув, он кивнул Шуге и тот, немного потеплев, похлопал меня по плечу смелее, чем друг, и вышел.
Я постояла некоторое время недвижимо, осмысляя, что узнала о Юнги. Это же правда? Теперь понятно, откуда такая неприязнь ко всему этому переодеванию. Вспомнив, что осталась не одна, я обернулась к Ви.
- Ты же всё обо всех знаешь, да?
- Я тебе говорил, я не всемогущий.
- Шуга… где он работал до того, как стал золотым? – Ви немного посомневался, хмыкнув для начала:
- Я в хронисты его жизни не записывался, пусть сам уже свою историю рассказывает.
- Он не уволился, а сбежал из-за плохого начальства, я угадала? – посмотрела я ему в глаза. Ви выказал удивление, открыв рот. Он бы так и стоял с ним, распахнутым, если бы я не напомнила, что жду ответа.
- Да. Да, он работал официантом в ночном клубе… Но там были завышенные требования к персоналу, как оказалось, - не стал вдаваться в подробности мой очеловечивающийся дух. Только шагнул ко мне ближе. – Откуда ты узнала? Ты… спрашивала у него что-то?
- Нет, - покачав головой, я решилась, наконец, признаться. – Иногда… я вижу кое-что. То есть, в последнее время стала видеть, когда касаюсь людей, то могу что-то узнать. – Ви сделал обратный шаг назад и спрятал руки в карманы.
- Да что ты говоришь? И что ты видела о Шуге?
- Кажется… наверное, то, о чем он сам подумал в этот момент. Что вспомнил. – В то же время я стала гадать, почему иногда я вижу прошлое, а иногда то, чего не было? Как отличить видения, которые имеют отношение к реальности от простых фантазий? Они одинаковые по тому, как я ощущаю себя в них, как вижу то или иное, но что-то с людьми, действительно, происходило, а что-то бралось непонятно откуда. Нет, было небольшое различие. Прошлое было более четким. Я могла различить там лица и даже услышать разговоры, могла посмотреть целиком какую-то сцену, а другой род видений, который был с Воном и Ви – он слишком расплывчатый. Я вижу в них только того, кого непосредственно касаюсь, а другие люди и обстановка будто в легком тумане, никакой конкретики.
- Если ты видела… почему он убежал с работы, - сказал неловко Ви, - то лучше не говори с ним на эту тему, хорошо?
- Я понимаю, - взяв снова две пачки краски, отложенные на минуту прощальных объятий, я покрутила их в ладонях. – Их не хватит на всю длину моих волос. Придётся подстричься.
- Что?! – взволновано оживился дух и подошёл ко мне, не успевшей ещё заплести или убрать как-либо свои локоны до талии. – Ну… немножко же?
- Ну как немножко. – Я перекинула волосы вперед, через плечо, прикидывая на глаз, сколько надо отчекрыжить, чтобы покрыть краской более-менее равномерно все прядки. – Сантиметров двадцать-тридцать, чтобы не ниже лопаток свисали. – У Ви глаза стали совсем ошалелые. Не стесняясь, он протянул пальцы к моим волосам и стал их перебирать. Лицо его с каждой секундой становилось всё более расстроенным и мальчишеским.
- Двадцать-тридцать, - с отзвуком скулящей мольбы потерявшегося щенка повторил он. – Может, не надо? Заправишь за воротник концы, или ещё что придумаем.
- Ви, да ладно тебе, они отрастут.
- Они… они такие… волшебные, - восхищенно сказал он и посмотрел мне в глаза, как бы ожидая подтверждения. Так смотрят дети на маму, когда находят игрушку по душе и уговаривают купить им её. Пальцы не переставали гладить мои белые волосы, стелящиеся с плеча. Я засмеялась.
- Волшебные? Уверена, по ним даже нельзя забраться никуда, если я скину свою косу. И вряд ли они исполняют желания, или ещё что-нибудь там. – Я огляделась на чердаке, ища глазами свою сумку. – Так, вроде ножницы у меня были. – Я двинулась к сумке, а Ви, держась, как за поводок за длинную прядку, пошёл следом.
- А можно… можно мне будет взять локон?
- Зачем? – остановилась я, и Ви притормозил, чтобы не упереться мне в спину.
- На память. Я хочу носить его с собой. Ну, знаешь, как хранят вещи, которые… - он замолчал, начав подбирать слова или саму мысль, но вновь остался с открытым ртом, не доведя до логического завершения фразы. Точно, я сохраню ещё один для Вона! Вдруг он меня не узнает? Предъявлю доказательство, что это я, Элия. Мы с Мао как-то смотрели западный фильм, европейский или американский, не помню. Там девушка срезала немного волос и подарила своему жениху, и он носил их в кулоне на груди. Но те были такие красивые, золотистые, а мои бесцветные, хорошо хоть, что не как фунчоза после варки – прозрачные.
Я нашла ножницы в одном из карманов и, разделив волосы на две половины, закинула их вперед, слева и справа. Ровно делать не обязательно, сейчас не до красоты, но всё равно как-то неудобно.
- Ви, может, ты мне их отстрижешь?
- Я не могу, - отошёл он подальше и повернулся спиной. – Не могу на это даже смотреть.
- Брось, я же не убиваю никого! – Какой он всё-таки забавный! Другие боятся крови, пауков, змей, не могут смотреть на жестокость или что-то интимное, а он отворачивается от стрижки.
- Убить я и сам могу, - вдруг загробно как-то раздался его голос, - а такую… такую роскошь жалко. – Я вздохнула. Мне нечем было пощадить его чувства. Я должна сменить облик, чтобы не быть узнанной и не бросаться в глаза, хотя мне и самой рвёт сердце подозрение, что Вон никогда уже не найдёт меня. Но я стала примеряться и, помедлив, чикнула первый раз стальными лопастями ножниц. Плечи Ви вздрогнули от этого звука. Бумага режется с другим, и ткань тоже, хотя чуть больше похожа на звук отрезаемых волос. Они, каждый по отдельности, хрустят, будто их ломают, убивая. У меня самой на какое-то время отказала решимость, но я взяла себя в руки и продолжила.
Закончив, я поднялась с ящика, использовавшегося вместо табурета, которых не было на чердаке, и огляделась вокруг него. Будто вата, или шерсть овцы, белоснежно валялись горстки волос. Ви всё никак не поворачивался. Я взяла краску и пошла поближе к свету, пытаясь закрепить в досочных щелях стены зеркало, в которое недавно смотрелся Шуга. Достав из упаковки прилагающиеся перчатки и кисточку, я принялась разводить жижу в походной миске. Потом отмою где-нибудь от этой химии. Если бы тут были те растения, которыми меняла мой окрас бабушка! Они и пахли приятно, а тут в нос ударяет настоящая консервированная и ненатуральная вонь. Краем глаза я заметила движение. Ви поднялся и, подойдя к моим отлетевшим на пол волосам, пока я красила те, что были на голове, присел возле них на корточки и погладил так, как гладят умершую любимую собаку. Я развернулась чуть сильнее, не переставая махать косметической кисточкой по прядкам. Мы с духом встретились взглядами, и он смутился того, как трепетно относился к бывшей части меня. Словно трогал через неё меня, меня гладил, и я могла это почувствовать. Накрутив быстро белый локон на палец, он отошёл обратно и, задумавшись о чем-то, лёг на старый матрас, валявшийся здесь уже не первый год, наверное.
Я продержала краску почти два часа, заверяя, что волосы должны пропитаться, что белые, как и седые, очень трудно закрашиваются, и так далее, и тому подобное. Цель у меня была одна – максимально задержаться до вечера, чтобы дать шанс Вону найти меня и повести на свидание. Но планы были сорваны дважды. Я смыла краску под какой-то колонкой, под зоркими взорами бродящих в переулке старушек, которые и не пытались скрыть любопытства. Мимо пробежала свора ребят, четыре мальчишки и две девчонки от шести до двенадцати лет. Они брызгались из пластиковых бутылок, и им явно хотелось подобраться к колонке после нас, поэтому они некоторое время постояли около, глазея. Поняв, что я быстро не закончу, они побежали дальше, но их визг, смех и гомон были слышны где-то за ближайшими домами. Однако черной я не стала. Цвет лёг ровно, но как-то прозрачно, делая меня выглядящей так же искусственно, как белый парик Юнги. У того был сиреневый оттенок, а у меня фиолетовый. Нет, я скорее была темно-фиолетовой, и только в темноте могла стать черноватой. К тому же, до вечера ещё была прорва времени.
- Может, сходить ещё за краской и закрепить по второму разу? – спросила я у Ви, когда мы купили обед в столовой на колесах. В оживленных района Китая попадаются такие заведения, где можно взять суп, лапшу и выпечку очень дешево, пусть многое из этого и сделано на пережаренном многократно масле. Стоял плотный запах сои и кунжута, которыми можно было занюхивать вместо употребления соусов. Жара накаляла улицы, и мы спрятались под зонтик, воткнутый в середину пластикового столика.
- Нет, нормально. Сейчас поедим и в путь.
- Я похожа на сливу. Скажи, я ведь теперь одного с ней цвета? – Дух посмотрел на меня и лукаво улыбнулся.
- Я люблю сливы. Особенно сладкие. Мы с… Я как-то переел их. Потом болел живот, да и туалет долго манил. Но я всё равно ими объедаюсь, когда есть возможность. – Уже почти делая замечание, я вспомнила, что первое же при знакомстве, что потребовал Ви – это поесть. Так что дух, видимо, всегда ел, как люди. Его рассказ меня не очень успокоил, и я сидела всё такая же грустная. А если в таком виде я Вону совсем не понравлюсь? Если я ему нравилась именно белокурой? Ах, если бы встретиться с ним хоть разочек ещё, уже не до узнаваний или симпатий, мы ведь можем никогда уже не встретиться! Слёзы просились к глазам. Мой первый поцелуй… это было здорово. Но вряд ли повторится. – Эя, выше нос! - Дотянулся рукой до моей Ви и потрепал её. – Ты как аметист. Видела когда-нибудь этот камень? – Я кивнула.
- Бабушка много рассказывала мне не только о растениях, но и о камнях. Она говорила, что аметист – камень тайных знаний. А ещё, что он символ преданности и вечной любви.
- Вот видишь! – В кармане Ви завибрировал телефон, который оставили ему Чонгук с Шугой. Он поднял. – Да? Выезжаете из Синтая? Хорошо. Да, у нас всё тихо и спокойно. Хорошо. Да? Осторожнее. Будьте внимательнее. И не давай Сахару выделываться, ладно? А то он как всегда… Давайте, угу. – Ви положил трубку и посмотрел на меня. – Они смогли. Слежка ушла за ними. Синьцзянцы побежали в сторону Шицзячжуана, за парнями. Так что пора трогаться. – Он поднялся. Я загнано вцепилась в лапшу, которую доедала, хотя начала приподниматься тоже.
- Их же не поймают? Они справятся?
- Без нас им будет легче, они смогут не останавливаться больше суток, гнать на север и путать этих гадов. Им главное додержаться до Пекина. Там должен быть кто-то из наших.
- А мы?
- Чонгук велел отклониться на восток. Доедем на попутке до перекрёстка двадцать второй и сорок пятой трасс, и уже там изменим направление тоже на север. Чонгук обещал вернуться, сделав крюк. Может, мы встретим его в Хэншуе, может чуть позже. – Я неохотно оставила в покое три недоеденные макаронины и пошла за Ви. Поглядывая вокруг и изучая каждого прохожего, я чувствовала, как всё теснее жмёт грудь, как тает надежда на то, что увижу Вона.
Мы добрались на автобусе до края города. Приятно было замечать, что нас не окружают подозрительные личности, что не надо убегать, что никто не стреляет, и не появляются темные костюмы, не странные или какие-то особенные, но почему-то сразу выдающие принадлежность к китайской мафии. Хорошо было ощущать себя среди обычных людей, которые живут обычной жизнью, гуляют, едут на работу или из гостей, или в поликлинику, или в какую-нибудь службу что-нибудь оформить. Я тоже хотела бы вернуться к такой жизни. Возможно, не совсем той, какой жила вдвоём с бабушкой. Сейчас я понимаю, что это было слишком сурово, вдали от людей, от новых знакомств, от вероятности того, что кто-то там, в горах, найдёт меня и посмотрит, как Вон… С Мао мы жили немного веселее. Пусть тяжело и бедно, пусть мне не всё давалось, и многого у меня не было, но это была мирная и стабильная жизнь, в которой было к чему стремиться, кроме выживания, которым я озабочена последние пять дней.
Ви заметил моё нарастающее уныние по мере удаления от Ханьданя. Когда он сумел договориться с супружеской парой, двигающейся в Ляочэн на своём автомобиле, что они высадят нас по пути, я совсем безвольно погрузилась в салон и прижалась к окну заднего сиденья, наблюдая, как отчаливает из моей судьбы город, который принёс мне самые незабываемые эмоции. Перестрелка, погоня, гонка, первый поцелуй. Удаляющиеся дома угнетали и всем своим видом говорили «прощай!». Я смотрела в их многочисленные окна, слепые к моей драме, и завидовала каждому, кто живёт в этих квартирах, кто может прийти в любой момент домой, в Ханьдане, пойти прогуляться, посидеть в парке, учиться и работать. Я должна была спросить Вона в каком он баре подрабатывает! Я могла бы зайти и попрощаться с ним сама. Почему я не додумалась?
- Отсюда до моря буквально часов восемь остаётся, даже меньше, возможно, - пытался отвлечь меня от глубокой задумчивости Ви. – Ты же никогда не была на побережье?
- Никогда, - согласилась я.
- Заметила, что тут воздух стал более влажным? Тут уже всё не так, как в более южных провинциях. – Единственное, что я заметила, это что нет больше гор вокруг, стоило выехать из Ханьданя. Я так привыкла к ним, выросла среди них, все эти дни карабкалась по ним и пряталась в них. И вдруг всё стало почти ровно. Ровно и пусто – почему-то эти значения показались мне синонимичными.
- Если Чонгук и Шуга увели преследователей, - заговорила я тихо, чтобы не слышали мужчина и женщина впереди, - почему мы не могли подождать и отдохнуть подольше? Отъехали бы завтра, или послезавтра… - Взгляд Ви, старавшегося вселять в меня свои бодрость и задор, немного потух.
- Потому что надо было это сделать, пока не разоблачили подставу, и пока вообще их стало меньше здесь, - не нервничая, но безрадостно пояснил мой дух. Следующие слова объяснили мне, что дело вовсе не в том, что я выгляжу глупой и непонимающей: - Тебе так хотелось остаться с тем парнем?
- Я… - Что я могла сказать? Очевидно, что жизни дороже влюбленности, которую Ви, наверняка, считает мимолетной и быстротечной. – Я даже не попрощалась с ним, а ведь он меня спас.
- Когда мы доберемся до Кореи, и всё будет хорошо, ты сможешь послать ему открытку с благодарностью. – Нечасто Ви говорил с таким ехидством, которое содержалось в смысле слов, но совершенно не отображалось голосом. Он у моего духа всегда был бархатистый и добрый. И вот таким медовым голосом он поиздевался над тем, как хочу я увидеть Вона! Обидевшись на него снова, я отвернулась к окну опять. Вид по-прежнему не утешал, а нагонял ещё большую меланхолию и отчужденность.
Нас высадили на перекрестке, не взяв денег. Ви солгал, что мы брат с сестрой, и навещали тайком отца, с которым мать в разводе, и они враждуют, поэтому не любят знать друг о друге. И вот, улизнув на выходной от матери, мы совершили такое путешествие. Пара прониклась нашими юными проблемами, сказали, что у них один сын, и им трудно было бы поделить его, разведись они, поэтому, скорее всего, враждовали бы не меньше. Правда, их занял вопрос о том, кто наши родители, что им позволили завести второго ребенка в те годы, когда существовал строгий запрет, ведь реформа по разрешению второго ребенка повсеместно как раз совсем недавно прошла окончательное рассмотрение. Ви выкрутился, что его родили в Корее и гражданство у него тамошнее.