Страница 5 из 136
Иллюзия далась месье Ансельму гораздо легче, чем его сокурснику – только по крошечным капелькам пота у виска можно было догадаться, чего юноше стоило преображение.
- Время! Что ж, прекрасный результат, - кивнул учитель, беря в руки часы, - кто-то еще желает?
Я с любопытством огляделась, но никто из ребят не желал рисковать собственным здоровьем, предпочитая верить учителю на слово, что черпать собственный резерв для поддержания весьма опасно.
- Может быть мадемуазель Эвон? А то кроме памятных бабочек мы не видели от мадемуазель ни одной иллюзии.
Я вздрогнула от ехидного голоса месье Ансельма. Я?! Но мне совсем это не нужно! Я и так поняла, что шутить с собственным резервом опасно, но… остальные этого не знали.
У месье Жерома дернулся глаз, как и всегда, когда дело касалось меня (по уверениям остальных студентов, раньше учитель не страдал таким недугом). Впрочем ход его мыслей я понимала – наверняка мужчину попросили не утруждать меня некоторое время после того срыва, но как месье Жером объяснит это ученикам?
Но если сейчас учитель выберет другого студента для демонстрации, как воспримут это присутствующие в комнате? Решат что ко мне особенное отношение? Становиться учительским любимчиком мне не хотелось: как минимум, ни в одной среде их не любят, а я и так не могу найти общего языка с этой группой. Страшно представить, что начнется потом!
- Я думаю, месье Ансельм, что это…
- Хорошо, - кивнула, вставая с места. - Я тоже попробую.
Месье Жером, поколебавшись, махнул рукой и отступил в сторону.
Я же, глубоко вздохнув, внимательно посмотрела на стол. И что же такого «изобразить»?
Вопрос ведь не в размерах или красоте, вопрос в том, что придется по душе. Мне не очень удаются те образы, которые не нравятся мне самой. Разве в этом магия моего дара? В том чтобы делать по заказу учителя иллюзии кувшина или ветряной мельницы? В чем тут величие и прекрасный порыв души…
Закусила губу, чтобы не начать шептать, прокручиваемые в голове стихи. Я очень старалась думать теми «мыслеобразами», о которых говорил месье Жером, но у меня не получалось. Настоящее вдохновение приходило только с нежными строками песен, баллад и стихов. Разве можно опошлить прекрасное «шаблонами»?!
Вот мы пришли в концертный зал.
Как дом, стоит большой орган.
Смотри, готический фасад,
Больших и мелких трубок ряд!
Органу много сотен лет —
Такой старинный инструмент.*
Хотите, чтобы я молчала? Так я ни словечка не пророню, но залезть в мою голову…
Вокруг стола дернулась серая дымка, уверенно разрастаясь, как тесто в кадушке (кухарка в «Гнезде» частенько ставила его на пироги, так что представление я имела). Марево колыхнулось, «вздыхая», всё увеличиваясь в размерах, пока не заполнило всю комнату. Какое-то мгновение туман покачивался, будто раздумывая чем же ему становиться, но, подчиняясь моему воображению, начал уплотняться, приобретая форму. Взмыли вверх колонны из гладкого темного дерева, упираясь в потолок; прорисовали трубы одна другой меньше. Целый каскад труб! Они расходились веером от середины, выстраиваясь полукругом.
- Мадемуазель Эвон? – осторожно позвал меня месье Жером.
Я лишь раздраженно дернула плечом. Стихотворение закончилось, но орган стоял. Старинный, покрытый пылью и заброшенный... Именно такой был у нас в «Гнезде» - после смерти родителей, дед так и не разрешил подходить к инструменту и орган тихо доживал свои последние дни.
- Все хорошо, - спокойно кивнула, не сводя глаз с иллюзии.
Я помню, как папа садился на высокую банкетку и клал руки с длинными пальцами на клавиши, как орган издавал протяжный стон и мой мир постепенно, шаг за шагом наполнялся звуками. Отец щедро сдабривал выступления иллюзиями и в комнате расцветали степные маки и ковыль.
Класс молчал. Даже мадам Томас смотрела на мое творение с восхищением. Мне бесспорно льстило такое внимание. Это же так приятно, когда твой талант признают! Я улыбнулась и победно оглядела на мальчишек.
Песочные часы отмерили пять минут, а орган все стоял.
Я смотрела на инструмент и понимала, что просто не могу отказаться от своей иллюзии, ведь она так напоминала о доме! В этой странной академии, среди не самого дружелюбного окружения (а я, наивная, когда-то считала Атенаис гадкой!), здесь и сейчас, орган был моим островком надежности и семьи. И как прекратить?
- Мадемуазель Эвон, - жестко приказал учитель. - Развейте иллюзию! Время!
Я попыталась… махнула рукой, как это делал учитель, но порвать привязку не получилось. Нахмурилась. У ребят получалось легко, но почему я…? Наверное, что-то отразилось на моем лице, потому что месье Жером заволновался.
- Мадемазель Эвон, отвлекитесь от своей иллюзии.
- Я… не могу, - вынуждена была признаться учителю.
От моей былой бравады и бахвальства не осталось и следа, но самое главное, я чувствовала, как орган тянет из меня силы! Не так как иллюзорная армия васконцев, но сердце уже начало колотиться, а в груди - печь. Наверное, не стоило повторно черпать свой не до конца восстановившийся резерв.
- Мадемуазель Эвон, посмотрите на меня.
- Я не могу… - повторила еще тише, мой взгляд против воли был прикован к органу, за который так любил садиться отец.
Месье Жером, не особо церемонясь, схватил меня за плечи и потряс, так что моя голова безвольно дернулась.
- Мадемуазель!
Я закрыла глаза, но образ старинного инструмента никуда не делся. Тяжесть разлилась в груди, не позволяя дышать. Мне казалось, я слышала надрывный стон органа, как будто кто-то коснулся клавиш. Точно так же начинались выступления отца, после чего он морщился, но продолжал играть.