Потусторонняя Вязь

— Предлагаешь поверить в богов и потусторонние силы? Уволь! Я верю в порох и силу воли.

— А если увидишь собственными глазами?

— Решу, что спятил. Пообещай, что тогда выберешь для меня каюту в Нуттглехарте с видом на летний сад.

— Клянусь своим воспалённым мозгом, что если не сдохну от очередного приступа, упеку тебя в дурдом!

            Рензо смеётся, показывает большой бурый палец. Я всё-таки засыпаю и вижу сны. Разноцветные, глупые, наивные и до безобразия реальные. Сны о детстве, о юности, о Джулии. Мы занимаемся любовью, я гуляю с золотистым ретривером. У меня никогда не было собаки, но всегда хотелось. Наверное, влияние псины Рензо. Этот инфантильный мудрый пёс покорил меня сдержанностью и радушием. Никогда ещё я не слышал, чтобы собака по утрам приносила хозяйские тапки к гостевому дивану.   

            Просыпаюсь посреди ночи от жуткой головной боли. В котелке словно растопили ртуть и мешают её титановыми поварёшками. Ищу стимуляторы — жёлтые спасительные таблетки — забрасываю сразу три, глотаю и замираю в ожидании, покрывшись обильной испариной. Когда пилюли помогают, осматриваюсь. Атлас пускает слюни, снаружи по-прежнему ночь. Вылезаю из гироплана, иду гулять. Заглядываю в окна — везде матовая чернота, не пробиться. Дёргаю за ручки жилищ — заперто. Кажется, что я очутился на съёмочной площадке фильма, а вокруг сплошные декорации. Прохожу посёлок насквозь, погружаюсь в лес. Только сейчас понимаю, что не взял оружие.

— А оно тебе и не понадобится, — звучит пружинистый высокий голосок. Поворачиваюсь и вижу бледного пухлого Адама Гранта. На нём серая мантия, волосы прилизаны.

— Грант?

— Язык откусил? Ага, точненько не ждал меня увидеть, — тараторит Грант, — и как тебе не стыдно, бросил меня, хотя видел, как мою рожу обгладывают те мерзкие твари.

— Что происходит?

— Ой, а нечасто ли ты спрашиваешь «а что происходит?» или «кто ты?» или «почему джулия бросила меня?» или …

— Замолкни!

— Молчу, молчу, — шепчет Грант, — но я прав, и ты знаешь, что я прав. Да, да, да, толстый Грант как всегда в горе! Не горе, а гора, если ты не понял.

— Очередная мистификация Ван Дарвика? Он поднял твой труп? Отыскал и оживил?

            Грант заливается неистовым хохотом, обхватывает живот, словно вот-вот потеряет кишки, заваливается в траву, ёрзает.

— Перестань страдать хернёй! — кричу. — Вставай!

            Грант слушается, отряхивается и берёт меня за грудки.

— Быть может, я б жил ещё, а?! Жил и трахал бабёнок! И бухал по-чёрному! Почему ты не вытащил меня?!

— Ван Дарвик нанялся оберегать тебя, вот с него и спрашивай.

— Ах, этот ушлёпок, — вздыхает Грант, — ёгарное разочарование, вшивый членец, пшифка задротная — вот он кто. Никакой, сука, благодарности. А я намекал ему, что пора бы должок вернуть, а он нет! Хочет всё похерить.

— В каком смысле?

— Ты что, в самом деле, ещё не въехал, где ты? Оглянись! Драная мошкара, пространство, как вязкий кисель. Ты в Потусторонней Вязи, Инсар.

— Отлично, — соглашаюсь, — но ты откуда взялся, Грант?

—  Тварюга утянула меня и воткнула в спину спицу, вплеснула какой-то дряни, после которой я хоть и подох, но переродился в ПоВязи как смотритель, что ли. Ага, типа наблюдателя. Те горбатые пульсирующие штуки появляются здесь, по эту сторону реальности. И когда она делится своим ядом, то обращает. Сечёшь? Идём, кое-что покажу.

            Мы возвращаемся в посёлок, подходим к матовым окнам хибарки, которая не намного лучше той, в которой я давным-давно жил у широзаев. Адам суёт в черноту руку, как будто тянет её на себя, и мы оказываемся внутри дощатого помещения. На кровати у стены трахается молодая пара. Мужчина сверху долбит девушку, которая мычит и сопит, обхватывая его натруженную шею. Вокруг них возникают едва различимые глазу облака, в которых отражаются эмоции и переживания, надежды и тревоги. Эти облака не имеют формы, а информация, которую они содержат, записана каким-то непонятным человечеству способом, но я могу прочитать эти аморфные туманные знаки. «Потусторонняя Вязь, — шепчет Грант, — только сиберы и смотрители её понимают. Ещё ты, и больше никто». — «И что с этим делать?» — «Зависит от того, насколько тебе не всё равно. Ты прочитал эту вязь?» — «Девушка его не любит, — говорю, наклоняясь над тусклым облачком, — она вообще его видит впервые. Надеется взойти на станцию, но не со всеми, через чёрный ход. Мечтает попасть в Детру. Выходит, она знает о лазейке». Подхожу к его облачкам: «Ему тоже плевать на девушку. За несколько тысяч он согласился пролезть на платформу, чтобы убить человека. Нет, сономита, убить сономита. Его наняла «улитка». Девушку он встретил в Данае, когда садился на паром до этого острова». — «Впечатляет, — хвалит Грант, как умудрённый учитель, — будешь что-то с этим знанием делать?» — «Нет. Пусть всё идёт своим чередом». — «Присмотрись к ней», — просит Грант. Я рассматриваю её потное личико. Кожа упругая, даже чересчур. Замечаю неровный хирургический шов на шее, ещё один в уголке чуть ниже уха. Яркие глаза, в которых отражается синева. Когда-то эти глаза светились сапфировым блеском. «Она — полукровка. Сономитка». — «Ага, как и твой напарник», — подмечает Адам Грант. «И что с того?» — спрашиваю. «В первый раз непросто. Теперь вернись к нему. Будь внимательным, как тогда со стягом Регентства». Грант знает всё, что хочет знать. Ему доступна самая полная и тайная база данных, которую только можно себе представить. Наделён ли я такой свободой знания? Или для живых трупов есть ограничения? «Конечно, есть, Инсар, — отвечает Грант, — не отвлекайся». Мужчина кончает, разваливается на спине. Вязь становится блёклой, читать всё труднее. Ему поручили убрать важную персону, которая значит для сономитов куда больше, чем их Священный Баобаб. Эта цель принадлежит властному кругу, приходится для монарха сыном? Нет, внуком. «Внимательнее!» — требует Грант. Я всматриваюсь в таящую вязь. Рождённая от матери, что сестрой приходится короне. Его племянница, девочка. Тут до меня доходит, что спит он не абы с кем, а как раз с той самой целью, которую должен убить. Им это невдомёк: она старательно изменилась, а он — наёмник, не искушённый уловками потенциальных жертв. «Вмешаемся? — подзадоривает Грант. — Будет, что вспомнить». — «Грант, у меня миллион вопросов, и жизнь сономитки или заказ наёмника стоят в самом конце списка». — «Понимаю, но выбор надо бы сделать. Ты уже влез, когда прошёл сюда». — «Меня притащил ты!» — «А, это совсем не важно. Выбор, Инсар. От него, быть может, ничего не зависит. Просто выбери». — «Допустим, я не желаю вмешиваться, и это принципиальное взвешенное решение?»  — «Так скучно?» — «Или, может, отмотать на их знакомство и не дать встретиться?» — «Встреча — не узловое событие. А это, — он показывает на ласкающихся любовников, — узловое, и только на него ты сможешь повлиять и на последующие такие же узловые, как это». — «Это проверка? Игра?» — «Самая весёлая забава на свете!» — хихикает Грант. Мужчина встаёт с постели, одевается. Его облака сгущаются, развеиваются. Грант толкает меня на кухню, но вместо обеденного стола я вижу больничную палату, и та же девушка рожает ребёнка. «Мы видим будущее?» — спрашиваю. «Или прошлое, как разница». На свет появляется дитё, которое я уже видел, со второй парой конечностей и крошечной лягушачьей головкой. «Сономитка родила уродца от человека, какой в этом толк?» — «Бестолочь! Ты видишь историческое явление! — Заявляет Грант. —  В новом свете родился первый алокай!» — «Пришелец?» — «В точку». Мы возвращаемся в спальню, но всё вокруг чёрное от гари, тут случился пожар. «Адам, мёртвые попадают в Вязь?» — «Видишь тут старика Годони или свою мать? Нет, Инсар, Вязь — это порождение Соляной Сферы, которая овладевает избранными, причём, если ты избран — это ещё не значит, что ты особенный». — «Со мной всю жизнь происходит какая-то херотень». — «Слышишь? — Грант напрягается, уводит взгляд в сторону. — Гул Потусторонней Вязи. Чувствуешь его?» Когда он спросил, над макушкой прогрохотали сотни истребителей разом. Гул становился нестерпимым, громкий пароход, который я слышал обычно лишь вдалеке, никак не хотел уплывать. «Рында!» — орёт Грант и выскакивает из дома. Я бегу за ним, падаю, споткнувшись о невидимую подножку. Галька обжигает лицо, острой болью отзываются старые порезы и ссадины. Поднимаюсь на ноги, и уже рассветает. Меня обступает когорта разномастных вооружённых дротов. Среди старых моделей попадаются и новые, с антеннами, монитором и вездеходными шасси. Рензо толкает меня в спину, бросает в руки винтовку. «Вставай, чего расселся! — горланит он. — Бежим!» Дроты начинают стрелять, задевают меня за щиколотку, но мы успевает свернуть за накренившийся амбар. Прижимаемся спиной к стене, восстанавливаем дыхание, я проверяю готовность оружия. Рензо пихает мне пистолет и пару коробок с патронами. «Откуда они повылезали?!» — спрашиваю. «Вот бы ты мне ответил! Смотрю — пропал, а вдалеке толпа какая-то собирается. Хвать пушки и бегом к сборищу!» — «Надо к гироплану бежать». — «Ещё как надо. Готов? Пошли!». Отходим к берегу, попутно отстреливаясь. Из Атласа стрелок отменный: бьёт в яблочко каждым вторым выстрелом, дырявя квадратные жестяные бошки. Дроты редеют, а я уже почти у гироплана. За ногу цепляется коряга, опять падаю мордой в песок. Змея обвивает стопу, поднимается выше, сдавливая бедро. Красно-агатовые приятели вылезли буквально из-под земли. Отбиваюсь второй ногой от зуверфов, но хватка их только усиливается. Зуверфы тянут меня, как на аркане, затем поднимают ввысь и уносят от гиропалана. Пролетаю над макушками стреляющих железяк. Вижу Рензо: он спрятался на стволом поваленного дерева, перезаряжает винтовку. Я свою выронил, когда меня дёрнули зуверфы, из оружия только армейский нож из добротной стали, которым я смогу пощекотать тварям брюшко, но не более того. Зуверфы бросают меня в кусты, и, падая, я крепко прикладываюсь о какой-то острый сук. Ползу к источнику света, осматриваю себя — хуже не придумаешь, проткнул бок. Снимаю куртку и зажимаю рану, чтобы успокоить кровь.