Потусторонняя Вязь

— Зажигательная речь, папаша.

Отмахиваюсь и принимаюсь за пиво.

Накачавшись стимуляторами и гашишем, сижу в багажном отсеке, не в силах выглянуть за борт. Представляю, что под нами проносятся тёмно-зелёные переливающиеся барханы неохватных водных просторов, становится жутко. Рензо за штурвалом, дроты стоят закреплённые в стойле. Не сомневаюсь, они пригодятся нам, и внутри просыпается страх, которого я не испытывал с зуверфами. Твари оберегали моё сознание и тело, прогоняли дурные видения, уверяли в том, что с ними я в безопасности. Лишившись зуверфов, я потерял щит, оберегавший сердце не только от вражеского клинка, но и от проклятого самоедства.

Наш гироплан пролетает мимо берегов Даная — крупного острова, на котором я никогда не бывал и о котором ничего не знаю. Заходим на посадку в глуши — место называется Глухое, что-то вроде рабочего посёлка. Рензо дёргает за рычаг, со скрипом вылезают подпорки. Глушит двигатель и берётся за штурвал. «Надо держать, — поясняет он, — а то завалимся». Гироплан даёт левый крен, Атлас тянет рукоятку вправо, корпус выравнивается и встаёт на землю ровно, хоть и жестковато. «С прибытием», — заявляет Рензо, подхватывает свою сумку и кидает мне вторую. Внутри сумок оружие — пистолет и винтовка. Патронов тоже хватает, Стайл ничего не пожалел. Я спросил у министра перед его отбытием в совет Синклита, почему он помогает нам? То есть, понятно — я спас его дочь. Но разве одних гермодротов и гостеприимства недостаточно? Оружие, патроны, молчание — всё это стоит и по нынешним временам недёшево. Стайл потёр жидкие усики, раздумывая, затем по-отечески хлопнул меня по плечу и сказал: «Если начнётся заварушка, хотя бы что-то уцелеет, не доставшись ублюдкам, и надерёт их обнаглевшие задницы».  Обещаний он не выпрашивал, почему-то знал, что мы будет на его стороне. Я промолчал, потому что заглядывать так далеко — удел оракулов. Я, может, и стал сибером — человеком, копающимся в переплетениях чужих надежд, судеб и душ, но точно не провидцем.

Нас никто не встречает. Посёлок унылый: одна кривая песчаная улочка, вдоль которой, как пьяные дозорные, стоят плохенькие, старые постройки не выше третьего этажа. Вокруг — ни души, словно час назад прошёлся невидимый торнадо и уволок местных жителей в сказочную страну. Оставляем гироплан на берегу, идём в разведку. Здесь, на Данае, не холодно, в плотной рубашке и куртке — в самый раз. Рензо нацепил бронежилет и теперь кряхтит под его тяжестью. Забредаем под вывеску на данайском, которого мы не знаем. Но внешне всё подсказывает нам, что это гостиница или постоялый двор. Внутри — пустота. Закрадываются жуткие предположения, в которых зверствует Ван Дарвик, вырезая посёлок под ноль. Делюсь с Рензо, и он хмыкает, говоря, что я пересмотрел фильмов ужаса. С лестницы скатывается старый хрипящий дрот на железных колёсиках, которые невыносимо скрипят.

— Чего изволите? — спрашивает дрот. Вместо монитора у него только динамики — старая модель.

— Мы прилетели издалека, — начинает Рензо, — по поручению Коллегии. Завтра пришвартовывается платформа траверса, вот мы и здесь.

— И чьего ж вы там делать будете? — интересуется пыльная железяка.

— А ты кто вообще такой? — тыкаю в его ржавую грудь, — чтобы мы перед тобой отчёт держали, а?!

— Я — значай посёлка Глухое, — говорит.

— И где ж ты прячешься, значай?

— А, это не важно, — укатывается к холодильнику, — выпивка, еда? Уже поздно, темнеет у нас рано. Ночльег?

— У вас комната отдыха или что-то типа того имеется? — спрашиваю.

— За мной.

            Дрот провожает нас к побитому дряхлому сараю, заводит внутрь и оставляет. Из мебели здесь только рейка для насеста, а спать на сеновале.

— Куда ты нас привёл, тостер?! — возмущается Атлас.

— Все места заняты сменой на станцию. Располагайтесь здесь, — тарахтит дрот.

— Тостер, не трынди. В посёлке — перекати поле! Где все? Как и ты, попрятались? — наседает Атлас.

— Все спьят и ждут, когда пробьют в рынду, — отвечает дрот.

— Есть на острове человек по имени Оло Ван Дарвик? — решаю не ходить вокруг да около и спросить в лоб.

— Мало ли кого сюда заносит, — затягивает значай-дрот, — имён-то никто всамделишных не называет, мистеры. Иль вы не в курсе, какой народ на платформу идёт? Пропащий всё, ничего святого. В тумане никому не достать — никому.

— В котором часу придёт станция?

— В три ноль две, но это не точно, — тарахтит, — рында! Слушайте рынду!

            Делать нечего — платформа прибывает поздно, поэтому нужно пережидать. Кошмарными условиями мы решаем побрезговать и возвращаемся на борт гироплана. Рензо ворчит, курит, а я стараюсь вздремнуть. Если Ван Дарвик на острове, то уже знает о нас. Вопрос лишь в том, когда он начнёт наступление.

— Это что ж, — подаёт голос Атлас, — вместо учёных на траверсе всякое отрепье плавает? И какой в этом смысл?

 — Когда-то, должно быть, ходили яйцеголовые, — говорю, — а сейчас их осталось процентов десять, остальные — беглецы, которые готовы заплатить, чтобы их не могли найти. Или там все отморозки, а исследования — это прикрытие. Мы ж одни знаем, что станция — это путь в Детру.

— Всё равно не понимаю, зачем Детре эти траверсы? Могли придумать что попроще, чем гонять туда-сюда громадный плот, набитый зеками.