Зубы-жемчуга

Очередь шла вдоль длинного стола до самого окна, делала поворот на триста шестьдесят градусов, доползала до закрытой двери и продолжалась за ней. То и дело дверь приоткрывалась, и чья-то нетерпеливая голова норовила пролезть раньше времени.

- Закройте дверь с той стороны. Дует. Все успеете.

Легко говорить. Конечно, успеем, куда торопиться-то? Уроки закончены, а следующие только в восемь утра. Всю ночь можно простоять.

В небольшом помещении пахло свежей бумагой, новой краской и каким-то сладким запахом, похожим на микстуру от кашля.  В накалённом воздухе плавали пылинки. Висело прогретое светлое сонное марево, обязательно появляющееся во всех без исключения библиотеках в послеобеденный час. Я зевнула и переступила на полшага вперёд – где-то далеко впереди счастливец поставил свои подписи на бежевой картонке и сгрёб стопку книг. Дверь открылась и закрылась. В библиотеку проникло ещё одно нагруженное существо.

- Пока не заходите. Нечем дышать уже.

Существо - полная девочка с осветлённой чёлкой - повернулась было к двери, но разумно передумала выходить. Кто его знает, когда представится второй шанс. И она сделала то, за что тут же удостоилась наших осуждающих взглядов – протянула руку, открыла и закрыла дверь. Скрип петель, негромкий хлопок. Не честно.

До меня осталось три человека. Я уже видела тесное пространство письменного стола, со всех сторон ограниченное стопками учебников, ряды маленьких фанерных ящичков с твёрдыми картонными карточками и человека, от черепашьей медлительности которого зависело моё возможное опоздание в музыкалку.

Она склонилась так низко, что видны были только круглые плечи и растрёпанный кукушок реденьких желтоватых волос. Лицо почти прижалось к столу, под ним шустро шевелились морщинистые руки.

- Маркелов, - представился парнишка.

- Так… так… сейчас. Мар-ке-лов… Седьмой «В»?

- Да.

- По-до-жди. Дюма – долг. Должен был на той неделе.

- Я принесу.

- Принеси-принеси… лето скоро. Английский, физика, химия… Литературы не вижу.

- Я…

- Да, помню, приносил… Русский, алгебра… Вычёркиваю.

- Можно брать?

- Можно… следующий…

Дежурные девочки вручили Маркелову увесистую кипу. Тот охнул и прогнулся. Его место заняла моя одноклассница.

- Тухватуллина Фирая.

- Тух-ва-тул-лина… Долг… Два долга… Когда принесёшь?

- Я принесла.

- Так…

 Я подошла совсем близко. И теперь видела сбоку опрокинутое в стол лицо – круглое, покрытое сетью морщинок, с мягкими полными щеками. С огромными очками, похожими на два круглых аквариума. За очками не видно было глаз, но глаза, конечно, были - маленькие, красновато-припухшие и сощуренные до невозможности. Наша библиотекарша была почти слепа.

Дежурные девочки тащили очередную горку книг. Все учебники были аккуратно разложены на полу – стопками по классам. И только эти, посчитанные и учтённые, им разрешалось трогать. На полках – никогда. Строгое табу, вечный закон.

Однажды я нечаянно узнала – почему так.

 

Все, как нормальные люди, работали на участке – возились в грязи, бегали с лейками, брызгались водой и визжали, а нас, как крайних, отловили и отправили в скучное пыльное книгохранилище!

Нам предстояло перебрать горы учебников. Вдоль стен росли проспекты из разноуровневых многоэтажек, на вершине каждого небоскрёба – вертолётная площадка с адресом: литература – 6, литература -7, алгебра-8, алгебра – 9, химия…

Когда строительные работы были закончены, этажи посчитаны, а улицы расчищены, мы без сил уселись на пол. А потом просто легли, задрав ноги на кучки «геометрий» и «историй».

Теперь, с уровня пола, всё выглядело по-другому. Гигантские шкафы поднимались до неба, в заоблачной высоте трепыхались на сквозняке пачки газет. В распахнутые окна то и дело залетали пушинки и медленно кружились над нашими лицами. Мы устали. Пол был прохладным и чистым. Улицы из книг составляли всамделишный город. А мои босые и по-огородному не очень чистые ноги стали Кинг Конгом – я осторожно перебирала серыми пальцами и продвигалась вверх по башне.

- Тыдыщ! – подруга направила гранатомёт из «природоведения»

- Ааа… - нога картинно сползла на пол.

Мы откинулись на спину и захохотали, зажав руками рот.

- Тише!

- Чего?

- Тсс… Смотри, идёт. Давай, как будто мы уснули.

Мы перестали дышать. Затаились в своём уголке. Наполовину прикрыли глаза.

Она вошла, вздохнула и стала медленно продвигаться в нашу сторону. В руках – огромная кипа книг. Мы тихо лежали на полу и незаметно наблюдали за тяжело перемещающимися бледными опухшими ногами, за серым платьем, за тем, как быстро и ловко сновали по полкам руки.

Подруга ткнула меня в бок. Но я и так это увидела. И застыла в немом изумлении.

Она не смотрела ни на книги, ни на полки. Руки её, морщинистые, сухие, покрытые сетью сиреневых жилок быстро двигались – вверх-вниз, вправо-влево… стоп… книжку на место. И снова – сухо и быстро по полкам – шасть!

А лицо-то было повёрнуто мимо! Оно глядело вбок – морщинистое, пухлое, строгое и… ничего не видящее! И это вызывало безумною жалость и немного – страх.

Она не видела книг и не видела, что стоит на полках. Она просто помнила, где должна стоять каждая их тысяч книг! Она знала их – каждую! – наощупь.

Её руки, казалось, жили отдельной от тела жизнью - они крались, подстерегали, нежно касались, сердито вытаскивали... они как будто дышали - пухлые, дрожащие, напряжённые. Как опасно вздувались на них размягченные вены. Как неожиданно играли мускулы под тонкой пергаментной кожей.