Глазами Странника

Свидетелями этого зрелища стали также Миридис и Граниш, пришедшие вслед за Белым Охотником. Миридис первым делом подбежала к Люперо.

– Возвращайся в Думурью, – сказала она. Но адорант почему-то зарычал и отказался исполнять приказ. Граниш подошел к Ераиль.

– Я всегда полагал, тальинды испытывают боль, просто умело скрывают.

– Невозможно, – она слышала только свои мысли. – Я могу вытерпеть любую боль.

В шумном выдохе Карха слышалось разочарование. Хримтурс уже развернулся, когда Белый Охотник окликнул его.

– Больше никто не сбежит.

– Остановишь меня? – изумился Карх. – Как?

Борут посмотрел на Ераиль и задержал взгляд на Аштагоре.

– Нет, – перехватив взгляд, отрезала Миридис и заслонила собой клинок, словно потеряв его из виду, он мог передумать.

– Не может быть речи, – согласился Граниш. – Ты видел, чем чревато подобное безрассудство.

– Я видел будущее, которого добровольно лишен. Тогда, в могиле Нигдарабо я отвернулся от судьбы великого воина и предопределил свою участь.

– Судьба, это череда выборов, каждое даже самое незначительное решение формирует наши судьбы, – ответила на это Миридис. – Нет такой силы, которая сейчас обязывает тебя калечить себе жизнь.

– Эта сила называется честью. Я не позволю чудовищу и дальше опустошать наш мир, – Белый Охотник одной рукой отстранил альву, нагнулся и обхватил Аштагор.

Земля, словно палуба корабля, попавшего в шторм, зашаталась под его ногами, он покачнулся, и казалось, сейчас завалится наземь. Но затем борут выпрямился, голова повернулась в сторону хримтурса, но лицо окаменело, глаза не моргали. Гигант бросился бежать. Белый Охотник не пытался, да и не смог бы его догнать. Граниш всплеснул руками.

– Все напрасно. Брось его!

Рука, сжимающая Аштагор, стала темнеть и дымиться.

– Нет, – возразил борут. – Ему не убежать далеко, и жизнь я отдаю не напрасно.

– Никаких жертв, – распорядилась Миридис. – Брось клинок, или я прикажу Люперо отгрызть тебе руку. – Однако угроза ее звучала жалобно. Она посмотрела на адоранта, скрывая неуверенность в его послушании.

– Вы можете вернуть Азару, – не слушая, продолжал Белый Охотник.

– Как? – спросил Дъёрхтард. Борут направил острие меча на Ераиль.

– Поднимайся, – приказал он. Женщина посмотрела на него потрясенно. Она поднялась, но не из страха смерти, а подчиняясь необъятному восхищению перед человеком, который сделал то, в чем она считала себя лучшей.

– Как? – повторила она вопрос мага, но вложила в него совершенно иной смысл.

– Мы не станем обменивать одну жизнь на другую, – упорствовала Миридис. Борут покачал головой, в уголках его рта выступила кровь.

– Меня уже не спасти.

Он прочертил на земле небольшой круг, достаточный, чтобы человеку можно было в него встать, рядом обозначил еще один такой же, и последним большим кругом взял предыдущие два в кольцо. Один из меньших кругов он занял сам, по линии большой окружности расставил предвозвестников в следующем порядке: Ераиль на южной, Граниш на западной, Миридис на северной, Дъёрхтард на восточной сторонах. Закрыв глаза, мысленно он стал взывать к Азаре.

Это были самые тяжелые минуты в его жизни. Боль – величина не бесконечная, она ограничена нашим восприятием и самим источником причинения боли. Тальинды не выказывают слабости в бою и способны вытерпеть, не дрогнув, любое ранение, иные люди несгибаемой воли молчаливо переносят страшнейшие пытки, ни дыба, ни костер не вызывает в них крика и слез, они выше боли, перешагнули через это бренное чувство. Тоже справедливо и для боли душевной. Безвольные неженки исходят слезами от скуки, одиночества или оброненного оскорбления, люди стойкие молчаливо взирают на то, как рушится их мир, и выживают. Боль плотскую Белый Охотник презирал, духом был стоек как никто. Но Аштагор вызывал боль совершенно иного рода, он разделял проявленный облик на составляющие эссенции внутренних миров: дух, имя, сердце, тень, сон, отражение. А его квинтэссенцию, душу, разрывал на части.

Подобно ему, Ахари растекалась по мирам, но будучи бессмертной, не могла умереть окончательно. Она не участвовала в цикле перерождения и не вернулась в свой дом, Рошгеос, куда после смерти попадали создания верные рошъяра. Она сидела на корнях Яргулварда, не касаясь ногами неумолимо стремящихся вод Абаканадиса, и смотрела в небытие, туда, откуда на закате бытия выйдет тысячерукий зверь, туда, где не существует дворец четырех и одного повелителей, чьи врата откроются, и голос без слов ее позовет. И ее позвали, но позвали с другой стороны. Голос шел из какого-то мира, из какого-то времени. Ахари уже забыла свою жизнь, все свои многочисленные жизни. Она внимала бесконечной тишине, но когда услышала зов, обрела память. Она вернулась в Яраил и распустилась красным цветком, огненным фениксом, вернулась окончательно и восстала после многовекового сна. Она увидела Белого Охотника, кровь текла из его ушей, рта и носа, кровь заволокла глаза и тонкими змейками сползала со щек. Тело сотрясала судорога, но он оставался на ногах, а в протянутых руках покачивался слишком тяжелый для смертного груз. Белый Охотник не увидел всполохов красного пламени, не видел женщины в красном платье, в которую это пламя обратилось. Он был поглощен долгом держать Аштагор, и он не умрет, пока другие руки не воспримут ноши. Ахари обхватила рукоять меча. Белый Охотник вернул контроль над телом, осмысленным взглядом посмотрел на нее и почему-то попросил: