Русское воскрешение Мэрилин Монро

Дмитрий Таганов

Русское воскрешение Мэрилин Монро

1. Опоздание

Я ждал его уже более получаса. Сидел у окна в полупустом кафе, поглядывал на желтые осенние березы, на голубое небо, а еще, с любовью, на свой новый мотоцикл «Харлей» оливкового цвета. Стояло чудесное «бабье лето», последние теплые деньки, и пока не пришлось залезть до весны в кабину моего старого джипа, я не слезал с его седла.

Странно было, что этот человек опаздывал в первый же день, – сам вчера просил о встрече, сам назначил время и не пришел. Это был новый мой клиент. Возможно, что клиент. Потому, что окончательного согласия я не дал, телефонного разговора для этого было недостаточно, тем более, что он все время мялся, намекая, что по телефону говорить обо всем не может. Собственно говоря, я даже не совсем понял его проблему, и что он от меня хочет. Но я недавно приехал из отпуска, из северных лесов, где бродил с ружьем и корзинкой, теперь был полностью свободен, и даже успел соскучиться по настоящему делу. Поэтому, я не был, как обычно, привередлив, отсеивая банальные или явно криминальные предложения, и согласился с ним встретиться.

Я – частный следователь. Или частный детектив, если так звучит лучше. Специализируюсь на корпоративных конфликтах. Проще говоря, на разборках, обмане, скандалах, воровстве внутри крупных частных компаний. Все проблемы у них вокруг денег, и очень больших денег. И все это сопровождается кровью, убийствами, похищениями, вымогательством и прочим гноем. Но эти деньги, за которые они готовы перегрызть глотку, приносят им потом только горе, я убеждаюсь в этом каждый месяц. Но позвонивший мне вчера был не из этого круга, он был связан с политикой. С очень большой политикой, – с политикой в преддверии предстоящих выборов в Думу. Для меня это было что-то новенькое, и хотя я сразу предупредил его о моей специализации, и о поверхностном знакомстве с текущей политикой, он явно настаивал, и я тогда решил посмотреть на него живьем.

Свой стакан апельсинового сока я уже давно выпил, официант из своего угла ловил мой взгляд, и тогда я решил подождать последние десять минут, и заказать себе большую порцию мороженого. В конце концов, люди, которые ко мне обращаются, очень часто находятся под таким стрессом, что могут не только опоздать или даже забыть о назначенной встрече, а вообще попасть в больницу, вместо этого, с нервным срывом. И надо их жалеть. Черт с ним, решил я, подожду еще. Но не успел официант принести мне мороженое, как в кармане заверещал телефон. Я сразу узнал его голос.

– Это Николай? Соколов? Это вы?

– Да, да, я слушаю.

– Фомин говорит. Алло? Тут шумно, плохо слышу. Я не приеду, не могу, тут форс-мажорные обстоятельства. Вы слышите?

Я подтвердил. Голос у него был сегодня с дрожью, с придыханием, слышны были еще мужские голоса и негромкие стуки.

– Николай, вы меня извините. Рядом со мной мертвое тело. Алло! Слышите меня? Тело нашего сотрудника, нашли только утром. Сейчас тут следователи, и все такое, я не могу к вам приехать.

– Да, конечно, не беспокойтесь, в другой раз как-нибудь…

– Нет, нет, сегодня! Вы должны сюда приехать, сейчас же. Алло, вы слышите?

Я немного оторопел: сразу ехать и смотреть труп, еще не увидав, для начала, нового клиента и не зная в чем, собственно, будет моя работа, мне не приходилось.

– К вам сейчас? Труп смотреть?

– Да, сразу, пока тело не увезли. Вы можете? Пожалуйста.

– Что я должен в нем увидеть?

– Причину его смерти. Это нам очень важно.

– Кому «нам»?

– Руководству нашей партии.

– Хорошо, я приеду.

Я записал адрес. Это было в получасе езды на моем мотоцикле, внутри Садового кольца. Штаб предвыборной кампании их партии. Коммунистической партии. Одной из них: их было теперь несколько в одной только Москве, и тоже внутри Садового кольца.

До мороженого я так и не дотронулся. Вышел из кафе, сел на свой новенький «Харлей», легко тронулся, и в моей груди, или чуть ниже, подложечкой, приятно затрепетало. Это был понятный мне знак: в ближайшие дни мне скучно не будет.

2. Первый мертвый

Когда я приехал, тело уже лежало на двух сдвинутых письменных столах. От головы с растрепанными красивыми волосами до голых ступней тянулся, сильно провисая, толстый электрокабель.

Я узнал его сразу, как только взглянул в лицо с полузакрытыми глазами. Но не только лицо, глаза, но и все вокруг, включая этот непонятный перепутанный кабель, показалось мне совершенно невероятным, стопроцентным дежа вю. Или точнее, на сто процентов старую, почти столетнюю фотографию, которую видел столько раз раньше.

Следственная бригада только что до меня уехала, и теперь тут оставались только свои. Когда я приехал и попытался войти с лестничной площадки в это помещение, дорогу мне сразу преградили два дюжих молодца. Это не были профессиональные охранники. На левых рукавах у них были красные повязки. Оба походили на добровольцев-дружинников еще советского образца. Приняв меня, наверное, за рядового члена их партии, старший из них заявил мне, что «никто из цэ-ка партии» сегодня не принимает, и чтобы я позвонил завтра. От так и сказал: «цэ-ка», само собой было – коммунистической. Для меня, выросшего при советской власти, когда в стране была только одна эта партия, и не могло быть никакой другой, это сокращение подействовало как электричество. Забавно было только, что их Центральный Комитет принимал своих членов теперь так запросто, в этом простецком офисе средней руки. Времена действительно изменились.

Короче, я им сказал, что меня срочно вызвал какой-то Фомин, тогда один дружинник метнулся за дверь, а обратно они появились уже вдвоем. Вторым был крепкий мужчина, под пятьдесят, коротко стриженый, в хорошем темном костюме и при галстуке. Молча, со скорбным лицом, как на похоронах, он крепко пожал мне руку и жестом пригласил следовать за собой.

Офис был самый обыкновенный, но просторный, на столах ворохи бумаг и не очень новая оргтехника. Но здесь не было сейчас ни души, стояла полная тишина, какая бывает в квартирах, где лежит покойник. Но за следующей дверью обстановка вдруг резко изменилась. Как будто я попал сразу на тридцать лет назад. Передо мной стоял на постаменте гипсовый бюст Ленина метровой высоты. Ленина Владимира Ильича, основателя этой партии, священной для коммунистов личности. На стене за бюстом были растянуты два знамени. На их тяжелой темно-красной материи тоже блестели золотые профили великого Ленина.

Тридцать лет назад такие гипсовые бюсты великого вождя стояли во всех учреждениях. Все учреждения были советскими, и во всех они стояли. В известные памятные дни бюст вождя убирался цветами, перед ним произносились горячие речи, давались клятвы. Это были официальные учрежденческие святилища. В школах перед бюстом Ленина принимали в пионеры и в комсомольцы. В исследовательских институтах белые бюсты в конференц-залах освещали доклады ученых. На заводах перед бюстом торжественно награждали грамотами и вымпелами победителей социалистического соревнования и добившихся выдающихся результатов «ударников коммунистического труда». В армии и флоте в «ленинской комнате» политруки вручали перед бюстом боевые награды.

Поэтому, проходя мимо этого бюста, я непроизвольно замедлил шаг, мой провожатый тоже, и мы остановились. Я не видал гипсового Ильича уже несколько десятилетий, поэтому смотрел на него действительно пораженный. Когда я отвел глаза от вождя и был готов следовать за ним дальше, он вполголоса, наконец, представился:

– Вы разговаривали по телефону со мной. Я – Фомин.

В ответ я только покивал головой. Он глубоко вздохнул и сказал «Пройдемте».

За следующей дверью я увидал сдвинутые столы и на них мертвое тело. Я обошел его медленно кругом и только потом посмотрел на его лицо.

Наверное, у меня было тогда оторопелое выражение лица, потому что сразу заметил, как Фомин метнул на меня быстрый проницательный взгляд. Я нагнулся над телом и рассмотрел его вытянутую шею и синюю полосу от петли.