Заоблачная. Я, ведьма

— Если и есть, я их найду, — буркнула я. — А вам лучше подождать здесь.

— Соседи могут милицию вызвать, — осторожно возразила Света. Чёрт, а ведь она права!

— Ладно, но держитесь за моей спиной, — велела я и всё-таки ступила на порог.

Наши настороженные усталые рожи мгновенно отразились в громадном зеркале. Я зажмурилась, схватившись за амулеты. Ещё секунда — и Дала радостно замашет мне, как раньше, когда мы возвращались из магазина или поликлиники… Но Далы больше нет… Она в Нави, с мамой и с противным Велесом. У меня остался только её амулет и эти зеркала, в которых я всегда буду надеяться увидеть улыбку близняшки...

Агей, вошедший следом, сосредоточенно нюхал воздух. Яна тоже фыркала сзади. Такой дуэт сторожевых волков. Ловушек не было, я и так это знала. Разве что в сейфе, где мама хранила свои безделушки и документы, но больше от меня, и я ещё в детстве научилась обходить защиту. Поэтому я просто прошла на середину комнаты и огляделась.

Зал и детская. Родители спали здесь, на раскладном диване, а у меня была тахта, застеленная простынёй в крупные цветы и поверх — покрывалом с лисичками и медвежатами. И ещё у нас с Далой был ночник в виде грибка, мы рассказывали друг другу сказки от лица волшебной гусенички, которая в нём жила… Сердце защемило от нахлынувших воспоминаний. И я нащупала в кармане флакончик Олены. Сейчас решусь, выпью зелье. Узнаю, что же произошло на самом деле, отчего я попала в интернат, отчего два года оказались вычеркнуты из моей памяти...

Я достала пузырёк из кармана и уже приготовилась вытащить пробку, как с кухни донеслось громкое и обиженное:

— А кушать-то нечего!

Света. Со вздохом сунула флакончик на место и заглянула в маленькую уютную, но очень пыльную кухню. Всё осталось, как в детстве: холодильник в самодельной нише, тёплые неокрашенные доски полок и посудного шкафчика, милые занавесочки, совсем как в Избушке на курьих ножках. Самобранки вот только нет… А жаль. Потому что за тринадцать лет холодильник загнулся вместе со всеми продуктами, судя по запаху, там даже зародилась собственная жизнь. Картошка в берестяном коробе в углу кухни смахивала на сморщенные чёрные камни. Только специи в модных когда-то квадратных жестяных банках в горошек ещё пахли специями, но слежались в ископаемое.

Света смотрела на меня жалобно, то и дело сглатывая слюну. Агей перебирал картонки в шкафчике в поисках съестного. Я растерянно покрутила головой:

— Денег у нас… В сейфе есть, конечно, но это старые деньги, их у нас не возьмут...

Захар деликатно кашлянул и с глухим стуком поставил на стол замотанное в полотенце… нечто. Я хлопнула себя ладонью по лбу. Без слов. Вот балбес! Так и не расстался с горшком, стыренным у Рамона! Только что в нём варить? Если это не...

— Захар, это то, что я думаю?

Студент довольно улыбнулся, как кот над сметаной:

— Я же говорил, что пригодится! А некоторые нунукали, понимаешь!

Он развернул полотенце. Все сгрудились вокруг стола, толкаясь плечами и заглядывая в пустой горшок. Захар снова откашлялся и торжественно произнёс:

— Горшочек, вари!

— Что? — удивилась Света, а Яна презрительно фыркнула:

— Каша, фу! Мяса бы...

Агей хлопнул Захара по плечу, да так, что бедняга аж присел:

— Молодчина, студент! Курс выживания проходил, что ли?

А я неотрывно смотрела на дно горшочка, где совершенно ниоткуда появилась каша — пшеничная с молоком, распаренная и вкусно пахнущая печью и дымом. Она росла и ширилась, как сгусток инопланетной жизни. Вот уже и полгоршка, вот каша подбирается к краям, словно пыхтя от натуги и вздыхая пузырями. И только громкое: "Горшочек, не вари!" заставило её разочарованно замереть.

Очнулись мы от звона тарелок — Света деловито вынула их из посудного шкафчика и принялась протирать чистым вафельным полотенцем. Группа поддержки по-резвому расхватала кашу из горшочка и принялась молча глотать. А мне хватило и двух ложек. Нет, каша была зачётная: сладкая, идеально разваренная и заправленная маслицем, но на душе скреблись большие полосатые кошки. То ли квартира так подействовала, то ли зелье в кармане жгло...

Я оставила всех в кухне и прилегла, не раздеваясь, в зале на диван. Тот самый, где спали каждую ночь мои родители. Растянулась во весь рост. Со мной всё ещё была Жаннина магическая книга, я положила её на грудь, обняла покрепче — пусть служит путеводной нитью в лабиринте воспоминаний!

Закрыв глаза, проглотила горькую до боли в языке настойку. И, только сейчас, отрезав все пути к отступлению, по-настоящему испугалась: а вдруг Олена была права, вдруг я узнаю нечто, что навсегда изменит мой мир? Вдруг мама с папой были совсем не такими, как я их представляла? И я просто-напросто загнала плохие воспоминания в самый дальний уголок мозга, заперев на ключик...

… Ночник светится тусклым пятном на прикроватной тумбочке. В квартире тихо, только размеренно и громко тикают большие круглые часы в зале. Свечи. Их много. На столике, на подоконнике, на полу у кровати. Но света они почти не дают, лишь мерцают крохотными огонёчками, как светлячки. Мама, закутанная в тёплую пушистую шаль, сидит рядом со мной, держит за руку и шепчет непонятные слова. Прислушавшись, я разбираю только несколько строф: "Туманом запутаю, снегом укутаю, звездой укрою, от всего мира скрою..."

У мамы строгое лицо. Обычно она такая добрая и всегда улыбается, но сейчас… Строгая и решительная. Я что-то натворила? Неужели она сердится на меня или на Далу?

— Мама...

Она не отвечает, продолжая бормотать.

— Мама, мне страшно!