Страница 21 из 118
Никто так и не понял, откуда на поле боя взялась кошка. Манька, которая ни до, ни после никогда себе такого не позволяла, с растерянным мявом металась между бойцами, мимо ошеломленных таким поворотом маршалов, но убираться прочь то ли не хотела, то ли не могла, не понимая куда бежать. Всякие "Брысь!" "Кыш!" "Уйди, паскуда!" и более емкие выражения она проигнорировала. Маньку в лагере любили. Неудивительно, что не прошло и минуты, как маршалы во главе с Павлом уже бегали за кошкой, пытаясь извлечь дуру из-под ног сражающихся. Удалось им это далеко не сразу, а пока они старались, противник наконец смог осуществить задуманное.
- Пшла!! - Павел с чувством глубоко удовлетворения швырнул свежепойманную кошку в сторону лагеря, размышляя - не добавить ли волшебного пенделя впридачу. Раздумья его нарушил мощный женский визг на такой ноте, что всем немедленно захотелось заткнуть уши. Похитили Оксану. Похитили подло, подгадав момент, когда внимание всех было отвлечено кошкой. Ушлые москвичи схватили бесценную руководительницу "воителей" и теперь, злорадно хохоча и показывая кукиш, тащили ее в свой лагерь, куда "воители" не имели права ворваться. Злорадный хохот продолжался, собственно, только пока Оксана не решила привлечь внимание криком. Лица похитителей тут же приобрели жалобное страдающее выражение. Похоже, они боролись с острым желанием отшвырнуть ценную добычу и смотаться подальше. Павел, увидев этот произвол, бросился на помощь, призывая остальных, но уже на полпути заподозрил, что что-то не так. Народ устремился за ним вроде бы ретиво, но как-то странно. Все энергично, но бестолково носились кругами, нагло играли в поддавки и наконец всерьез лупили врага, но совершенно не того, который мешал им спасать Оксану. Павел был человеком, может, и не слишком любезным в общении, но ответственности ему было не занимать, поэтому он попытался пробиться к Оксане своими силами, решив потом выяснить, что это нашло на соратников. Пытался он не долго - аккурат пока ему не подставили подножку.
- Ты что же это делаешь, придурок?! - грозно зарычал он, вставая.
- Паша, погоди, не кипятись, а то все испортишь, - умоляюще прошептал ему Миха, автор подножки.
- Что испорчу? - не понял Павел.
- Вот это, - Миха махнул рукой в сторону Оксаны.
- Вот сейчас вообще не понял, - честно сказал лидер "воителей", раздумав, впрочем, бить приятелю морду. Спасать Оксану, все равно, было уже поздно. Ее успешно доставили во вражеский лагерь и заключили в шатер предводителя. Звон разбиваемой посуды донесся даже на поле боя. Вражьи силы глубоко задумались, лик вождя погрустнел. Совершенно без должного злорадства в голосе он объявил, что битву "воители" проиграли, ибо в плену их "всё", настойчиво проинформировал, что в ближайшем будущем он ждет выкуп, а пока "воители" обязаны позорно признавать их "самыми славными и могучими воинами, которым вы не достойны даже целовать пальцы ног".
Павел, почесывая затылок и все еще не совсем понимая происходящее, заверил вождя, что для выкупа им потребуется некоторое время, в течение которого они, так уж и быть, не будут "целовать кому-то пальцы ног", ибо недостойны. Вождь поспешно намекнул, что выкупу не обязательно быть таким уж большим. Миха не растерялся и ответил, что давать за Оксану маленький выкуп - это оскорбить и Оксану и противника, после чего заявил, что они удаляются зализывать раны и собирать достойную дань. Глава противников не успел выдвинуть встречного предложения, как лидеры "воителей" уже гордо, динамичным уверенным шагом удалялись. За ними, торжествующе перешептываясь, бросая на победителей ехидные (а иногда сочувствующие) взгляды, потянулись веселые и взбодрившиеся побежденные. Вражий князь сделал такое движение, будто хотел кинуться вслед за Павлом и умолить его на коленях, но опомнился и мрачно побрел в свой стан.
* * *
Вечером в лагере царили разгул и буйное веселье. Праздновали поражение. На каждом шагу Леське встречались счастливые, воспрявшие лица. Никто ни на кого не орал. Никто не доказывал, что он все знает лучше, а остальные тут так, как свиньи в апельсинах. Никто не спорил с пеной у рта, что наши предки не слушали рок-музыку, а по сему любить ее нельзя. Никто не дулся показательно на виду у всех, обиженный недостаточным вниманием и почтением к своей персоне. Понятное дело, все вышеперечисленное было прерогативой Оксаны.
Павел лежал возле своей палатки с кружкой медовухи, которую кто-нибудь постоянно наполнял. На его лице с зажмуренными как у кота глазами расползлось блаженно-счастливое выражение. Эта картина собирала в некотором отдалении толпы зрителей. При продолжительном созерцании Павла у людей выравнивалась карма.
Остальные тоже не терялись.
Леська с Сашкой сидели, прислонившись спинами к гладкому бревнышку, служившему лавкой, поочередно начисляли друг другу вина и любовались общим праздником жизни.
Им было очень хорошо. По крайней мере до тех пор, пока ушедший в лес с целью избавиться от выпитого пива Миха не примчался обратно на заплетающихся ногах, но зато с внезапно трезвой головой, с криками про волка.