Страница 16 из 133
- Боится? – недоумённо переспросила Лера.
Наташа вздохнула, собираясь с мыслями. Несмотря на проснувшийся разум, в вопросах пола Лера оставалась абсолютным ребёнком.
Женщина начала говорить – медленно, осторожно, подбирая слова. Лера слушала её, распахнув голубые глазищи.
Тётя Аля, мывшая на веранде посуду, остановилась и тихо присела на стул, прислушиваясь к обрывкам разговора. По всему было видно, что Наталье с трудом даётся каждое слово. Не ждала она, видно, что придётся говорить об этом с Лерой. Да что там за мать такая, что до сих пор ребёнку самых простых вещей не объяснила?
Тётя Аля покачала головой. Ответственность за чужого ребёнка, да ещё и такого больного, не каждый на себя возьмёт. Хотя после похода девочка изменилась. Глаза по-другому заблестели, примолкла вдруг, а ведь первое утро в Онгудае щебетала, как птичка – ни о чём, просто от радости, что живёт. Как подменили девку. Может, и не больная она совсем, только прикидывается. А может…Тётя Аля привстала от волнения…
Там, на крыльце, Наталья с Лерой, занятые разговором, не обратили внимания на старушку, проскользнувшую в кладовку.
**********
Бутылки с водой она нашла в углу, за столом, и сразу почувствовала, как рука сама собой потянулась к горлышку. Остановилась, покачала головой. Вон что случилось! Значит, девки на живую воду вышли! Старая женщина осторожно поставила бутылки на место, прикрыла тряпицей. Тихонько прошла в комнату и там, не в силах справиться с волнением, присела на кровать.
Легенда о живой воде, что открывается иногда путнику то в виде ручья, то небольшого озерца, а то и лужицы, передавалась в их семье из поколения в поколение. Семнадцатилетняя Аля только посмеивалась над этими сказками. Была она комсомолкой, красавицей и хохотушкой. А ещё – старшей в большой семье, и потому некогда ей было заниматься всякими глупостями. Покос, огород, семь голодных ребячьих ртов, штопка горящих на мальчишках портков и рубах. Але не пришлось закончить десятилетку. После того, как отца забрали в 37-ом, мать словно подменили. Замолчала черноглазая певунья, усохла до нездоровой худобы, скорбные складки пролегли у рта.
У Али щемило сердце, когда видела, как угасает мать. Девушка закончила только семь классов, ушла работать в пимокатную артель, к деду Матвею.
А ещё через три года началась война. 18 лет Але исполнилось уже на фронте.
Из Онгудая ребят-добровольцев увозили на крытом брезентом грузовике. По соседству с Алей оказался Сенька Пичугин – её сосед и по дому. Настроение у всех было боевое, никто не выказывал страха, хотя ехали в кузове совсем ещё юные мальчишки и девчонки. Дорога до Бийска дальняя, мотор грузовика, ползущего на перевал, надсадно ревел, потому и не слышала Аля половины из того, что говорил ей Сенька. Очнулась только, когда он сунул ей в руки брезентовую фляжку. Задумавшаяся Аля начала было открывать её, но Сенька шлёпнул её по рукам:
- Я тебе что говорил? Береги её, как зеницу ока!
- Что мы, в Бийске воды не найдём? – возмутилась Аля.
Сенька покрутил пальцем у виска:
- Ты чем слушала? Эту воду папаня на старом ключе набрал. Уже три года, а всё как слеза.
- Он же сухой, старый ключ, - недоверчиво возразила девушка.
Отец Сеньки, Степан, сгинул вслед за её отцом. Был он охотник и балагур, разыграть доверчивых баб, посмеяться над ними ничего ему не стоило.
- Говорят, один раз в сто лет старый ключ водой наполняется, - таинственно сказал Сенька.
Аля усмехнулась – те же сказки! – но фляжку в мешок засунула. Вместо рюкзака мать приспособила Але чистый холщовый мешок, приделала лямки, пропустила верёвку по краю. Все нехитрые пожитки Али вошли в этот мешок. Теперь и фляжка поместилась. Посмеялась Аля над Сенькой, но онгудайскую водичку не пила, сохранила – и в теплушке, в которой их везли из Бийска, и в учебке, где Алю учили военным премудростям.
И когда бросили их, молодых девчонок, в самое пекло войны, фляжка всегда с Аней была. Сенька наказывал пить воду только в самом крайнем случае. Говорил, если ранят, можно рану водой обмыть, а уж если совсем худо будет – тогда выпить глоток.
«Воды тебе надолго не хватит, - шептал парень, склоняясь к Алиному уху. – На ерунду не трать. Живая водица раз в жизни человеку является, да и то не каждому». И хоть не верила Аля Сеньке – тот ещё балабол, не хуже папаши, – а сердце всё же ёкало. И носила воду с собой как память о доме, пока не пришлось в первый раз открыть фляжку.
Был уже не первый бой, и смертей Аля повидала немало. А как зацепило саму – не помнила. Очнулась уже в госпитале. Рука висела плетью, от боли в глазах вспыхивали оранжевые искры. Сделанная наспех медсестричкой повязка насквозь пропиталась кровью.