Страница 3 из 8
«Но где была моя мысль, никогда во мне не угасавшая? Где „проблематика“, всегда меня сверлившая? Где комплекс идей, вдохновляющих и радующих, с которыми я переступил порог даже и этого госпиталя? Всё как будто угасло, перестало существовать. Я был пуст, мне была, очевидно, мысль уже непосильна. Моё существование оскудело, упростившись до телесного бытия, ставшего лишь возможностью страдания»[10].
Некоторым читателям эти исповедальные строки могут напомнить слова, сказанные Фомой Аквинским незадолго до смерти: пережив таинственное откровение от Бога, великий богослов, написавший множество книг, вдруг всё это назвал соломой. Отец Сергий тоже говорит о том, что в момент умирания вся философская проблематика испарилась, Булгаков остался без софиологии. Да, не стало софиологии, но была София – опыт Присутствия, встречи со Христом лицом к лицу. Поэтому, оправившись от болезни, отец Сергий не только не отказывается от своих идей, но и с новыми силами продолжает начатое.
В этот период жизни он пишет очерки «Христос в мире», «Размышления о войне», «Софиология смерти», в которых пытается осмыслить опыт Присутствия Христа в страдании людей. «Богословие знает лишь искупительное страдание за нас, но не знает страдания Христа с нами, Его сострадания с человечеством»[11] – так он заявляет проблематику в очерке «Христос в мире».
Христос присутствует в истории, и речь идёт не только о «больших цифрах», о значительных исторических событиях, о торжественном шествии неуязвимого и величественного Мирового Духа истории. Христос разделяет биографию каждого человека, его боль и радость, разочарования и сомнения, любовь и предательство. Эта идея вносит в софиологию экзистенциальное измерение, и именно в нём и через него софиология может быть правильно понята и принята.
Христос разделяет с нами нашу боль. Христиане привыкли к этой идее, но принимают её скорее как риторический оборот, красивый образ, часто используемый проповедниками. Но для отца Сергия Булгакова это не просто образ, но лично пережитый опыт, и, как честный богослов, он пытается ответить на вопрос: как возможен этот опыт реального Присутствия Христа в этом мире, если Писание говорит о реальности Его Вознесения? Эту проблему отец Сергий называет «антиномией Вознесения». Впервые он сформулировал и попытался разрешить эту проблему в «Агнце Божием» и статьях, посвящённых богословию Евхаристии.
Евхаристия есть опыт реального Присутствия Христа, но наряду с Евхаристией есть и иной образ Присутствия Христа в этом мире. В период создания «Агнца Божия» отец Сергий пишет очерк «Святой Грааль», в котором говорит о том, что Присутствие Христа на земле после Вознесения не ограничивается только евхаристическим Присутствием. Есть ещё и иной аспект Присутствия, который связан с таинственным событием, произошедшим на Голгофе: один из воинов копьём пронзил тело Христа, и из раны вылились кровь и вода, навсегда впитавшиеся в нашу землю. Так земля стала Чашей Грааля – хранилищем Присутствия Христа в нашем мире. Из факта этого Присутствия отец Сергий делает вполне практические выводы:
«…Господь пребывает и на земле в излиянной из ребра Его крови и воде. Наша жизнь причастна и Его жизни в человечестве Его, наши страдания – Его страданиям… Голгофская мистерия продолжается незримо в мире. Эта мысль страшна и потрясающа своей значительностью, но она сладостна и возвышающа своей утешительностью. Она воистину ставит нас перед Лицо Христово, делает Его присутствие не далёким и отвлечённым, но близким и конкретным. Христос принял на Себя грех мира и скорбь его, Он на страдание человеков ответствует Своим собственным страданием, Он, Бог, так оплачивает Своё дело сотворения мира ради любви к творению. С нами Бог!»[12]
И далее отец Сергий размышляет о страдании русского народа, но эти слова можно отнести к страданиям человека любой эпохи и любой национальности:
«Твоя Голгофа есть и Его Голгофа, с твоей кровью изливается Его Кровь. В этом тайна твоего страдания, и смысл, и оправдание, потому что человеческое страдание есть и страдание Христово»[13].
Это очень сильные слова. Но чем это отличается от утешительных слов, которые мы слышим в проповедях? Чем это отличается от сентиментально-чувственного «розового христианства»? Отец Сергий не просто декларирует возвышенные истины, ссылаясь на свой личный опыт, он ещё и пытается дать онтологическое основание этому опыту, опираясь на Священное Писание и данные патрологии. Однако я сознательно опускаю анализ его мысли, потому что моя задача – подчеркнуть экзистенциальное измерение софиологии, обнажить самое сердце этого богословского направления.
Отвечает ли софиология страдания на вопросы, поставленные «богословием после Освенцима»: где был Бог, почему Он допустил страдания людей, как мы можем простить Богу страдания невинных? На самом деле софиология отца Сергия Булгакова даже не знает этих вопросов, они чужды ей и непонятны, как непонятна детям возможная обида на Джоан Роулинг за то, что сделал лорд Волан-де-Морт. Однако у софиологии есть ответ на человеческие страдания и страдания всех живых существ: всю нашу боль вместе с нами несёт Христос, и тому, кто страдает, не надо других ответов. Это не заумная теория, это призыв к действию. Софиология – призыв к активному состраданию, к реальному действию в этом мире, и одна из духовных дочерей отца Сергия, мать Мария Скобцова, показала это своей жизнью. Если Христос страдает с каждым страждущим, значит, и тот, кто стал учеником Христа, должен учиться сочувствию и состраданию, облегчая страдания людей, делая мир лучше и добрее.
Софиология начиналась как апология этого мира, как жест благословения всему живому, как протест против гнушения и брезгливости, которые так естественно появляются там, где аскетическая борьба превращается в самоцель, а умерщвление плоти доводит до убийства всего живого вокруг. Софиология – это богословие радости, и это то, что осталось нам как завещание отца Сергия, потому проект софиологии остался незавершённым. Софиологии не хватает экзистенциального измерения, а оно есть самая суть софийного опыта. Отец Сергий Булгаков оставил нам не только гениальные прозрения, но и множество вопросов. Один из них звучит так: если Христос присутствует с каждым из нас в этом мире, если Он разделяет с нами Свою жизнь, почему мы говорим только о Его присутствии в скорбях? Разве Он не делит с нами и радость жизни, причём радость не только от высоких духовных состояний, но радость простых вещей – чашки кофе по утрам, улыбки ребёнка, ласковой кошки, которая взбирается нам на колени и поёт свою песню, когда мы изо всех сил пытаемся понять, что заставляло Гегеля писать такие толстые книги?
Нам нужна не только софиология страдания, но и софиология радости. По воспоминаниям современников, отец Сергий всегда светился неземной радостью и умел заражать ею других, а его «Духовный дневник» можно смело назвать дневником радости. Однако он был слишком серьёзным философом, чтобы признаться, что однажды нам понадобится не только софиология радости, но и софиология юмора, хотя бы для того, чтобы справиться с чтением длинных богословских трактатов.
В этом сборнике мы представляем вашему вниманию работы, написанные о. Сергием Булгаковым в последние годы его жизни. Открывает сборник богословский очерк «Святой Грааль», написанный в 1930 году, за ним идут работы сороковых годов: «Софиология смерти», «Христос в мире», «Размышления о войне», «Беседы о Божественной литургии», и замыкают сборник последние дневниковые записи отца Сергия. Такой подбор текстов может вызвать недоумение, однако мы осмелились собрать под одну обложку эти труднодоступные во всех смыслах работы, чтобы представить читателю один из аспектов булгаковской софиологии – софиологию страдания.
10
Там же. С. 82.
11
Булгаков С., прот. Христос в мире // Наст. изд. С. 199.
12
Булгаков С., прот. Святой Грааль // Наст. изд. С. 40–41.
13
Там же. С. 41.