Пустыне снится снег

– Что? – переспросила Кэсьен.

– Я верю, что мой мужчина так это дело не оставит.

– У меня тоже мужчина был, – сурово сдвинув брови, произнесла девушка. – Вот только вряд ли я теперь на мужчин смогу смотреть без страха.

– А что родные?

– Я из детдома. Родителей не знаю. Родственников вроде нет. Училась в академии, работала.

Неожиданно выяснилось, что ее тоже привлекает история Туара, и мы, наконец, смогли спокойно побеседовать о своих любимых таинственных областях. Впрочем, девушка быстро остыла, потеряла интерес, и предложила мне отдохнуть.

– Чем больше лежишь, тем лучше. Спящих они не трогают.

– А часто тебя?

– Однажды, – ровно, безразлично отозвалась она. – Пробовали. Я одного так долбанула между ног, что больше не лезли.

– Но ты сказала, что они приходят…

– Ко мне не слишком лезут, Сорский запретил. Знаешь, он вообще-то дохлый, в последнее время вообще ничего не может сделать. И это страшнее всего, потому что собственное бессилие его превращает в демона.

За дверью послышались шаги, и Кэсьен шепотом приказала:

– Ляг, быстро!

Накинула на меня, замершую, одеяло, а сама села за стол.

– Кис-кис, сегодня у вас крольчатина на ужин. Эта что, все еще дрыхнет?

– Она напугана, и снова потеряла сознание. А еще у нее болит живот.

– Хозяин скоро приедет, ты уж ее приведи в чувство.

– Постараюсь, – отозвалась Кэсьен все тем же безразличным тоном.

Хлопнула дверь, и она через минуту снова села ко мне. Теперь в комнате было светлее: девушка зажгла маленькую лампу на столе.

– Ужинать будем при свете, ладно уж, – сказала она, а я пораженно уставилась на девушку.

Кэсьен была самой настоящей красавицей: нежный овал лица, веснушчатая кожа, вздернутый носик, небольшие губы красивой формы и серые, ясные глаза. Правда, во взгляде никакой нежности не было – я понимала, что в случае чего она будет драться, как львица, да и фигура у девушки была крепкой.

– Я упражнения делаю, – заметив мой взгляд, пояснила она. – Силовые в основном. Чтобы, если когда-нибудь посчастливиться сбежать, тело меня не подвело. А у тебя как с физподготовкой?

– Отлично. Я несколько лет занимаюсь шахрэ.

– Здорово. Наверное, хорошо танцуешь… Это я по тому сужу, как ты упала. Никогда не видела, чтобы людей так изящно шатало и так элегантно обрушивало.

Я отважилась улыбнуться.

– Ты не похожа на отчаявшегося человека. Прости, но и на жертву тоже не слишком… не считая боли в глазах.

– Я смирилась, но не сдалась, – ответила девушка. – Хотя и сдавалась тоже несколько раз… Сплела веревку, – глядя мне в глаза, пояснила она, – пристроила на балке. Вытащили, выпороли. Потом была попытка утопиться в бане – не смогла, страшно. Потом на кухне нож прихватила, но вены перерезать не успела: один гад что-то заметил и пришел меня «проведать».

– Ты и сейчас думаешь о самоубийстве? – тихо спросила я.

– Да. Хочу попробовать украсть пистолет. Один выстрел – и готово. Хотя, возможен и промах, если снова страх одолеет. Я то ненавижу жизнь, то цепляюсь за нее из последних сил… Ладно, забей.

– Это скоро закончится, – как можно тверже произнесла я. – Не знаю, что говорили другие, когда сюда попадали, но я совершенно уверена: нас найдут. Не нужно пистолетов, у тебя будут еще радостные дни на свободе! Я обещаю. Я сделаю все, что в моих силах, Кэсьен. И это не просто слова.

Вот тогда она впервые улыбнулась: слабо, застенчиво, отчаянно. Прелестное, искаженное мукой лицо на мгновение разгладилось и посветлело.