Клеймённые

И от каждой капли воды, разбившейся об поверхность, хочется закричать во все горло, но боишься. Боишься, что никто не услышит или что тьма поглотит твой крик. Заберет себе. Тьма была, как живая плоть, я ее теперь всегда опасаюсь.

Думала сойду с ума в тот момент в подвале, но нашла один способ спастись и не сойти с ума. Отвлекалась на боль в правой руке. Не заметно для себя содрала кожу, расцарапала ногтями. Это отвлекало от сумасшествия. Несколько недель отходила от той ночи. И если бы отец узнал, что опять готова заслужить наказание, встретившись с Артемом, наверное, убил бы. И это не пустое предположение.

Мне все равно, я хочу быть с Артемом!

Интересно, за что Люду наказали? И сколько она просидела привязанная? Ночью тоже была привязанная?

От окна до столба было далеко, но одинокую фигуру на газоне хорошо видно.

Судя по кустам, растущим возле окна, ветер завывал сильный, склонял траву вниз. А Люда присела на газон джинсами, затылком подпирала холодный столб позади себя. На небе темные, грозовые тучи сильнее нарастали с каждой новой минутой. Ветер сгонял их в одно большое темное пятно над головой одногруппницы. Скоро дождь грянет с грозой.

–      Абрамова! Абрамова! -- от резкого окрика я очнулась. Аудитория обернулась на заднюю парту и преподавательница вслед за всеми. -- Вы витаете сегодня в облаках. О чем я рассказывала?

Я подперла лицо ладонью и скучающе озвучила:

–      Что-то про 51 счет...

Женщина поправила очки на переносице, указкой постучала по ладони руки, сережки красиво поблескивали в ее ушах, а мышиный нос морщился недовольно. Студенты преподавательницу величали не иначе, как Морковкой, цвет волос потому что рыжий-рыжий.

–      Я это говорила в начале пары! -- нахмурилась женщина.

Конечно, замечание преподавателя не оставили без смеха. Видимо, скоро будут слагать легенды о моей тупости. Крайне лениво иногда слушать монотонный тон Морковки, еще и дождь собрался капать на улице. Спать хотелось, а не учиться.

–      Могу я выйти? -- поинтересовалась, заглушая насмешки-уколы в свой адрес.

–      Зачем? -- удивилась женщина.

Вместо ответа схватила куртку со спинки стула.

–      Голова заболела, -- улыбнулась натянуто. -- Воздухом подышу.

***

Подошла к фонарному столбу. Люда не сразу заметила чужое приближение, пристально всматривалась в строчки в книге, поправляла иногда непослушные рыжие кудри, которые развевались от холодного ветра. У одногруппницы светлые брови, не подходили под цвет волос.

Заметив меня, Люда сняла очки и положила аккуратно на колени:

–      Зря подошла, тебя запомнят!

Куртку, раннее висевшую на руке, я продемонстрировала девушке, как флаг, и произнесла:

–      На! А то придатки отморозишь!

Расстелила верхнюю одежду поудобнее на газон перед фонарным столбом. Сама осталась в одной водолазке, ветер тут же пробрал до груди, отчего тело оцепенело.

Люда пожала плечами и уселась поудобнее на одежду, подпирая столб затылком. Я аккуратно приземлилась рядом.

–      Тетя говорит, надо жить так, чтобы не о чем было сожалеть! -- ответила я, рассматривая массивные, грозные тучи на небе, обещавшие вскоре пролиться на землю людей. -- Тебя ведь тоже Розы? Что они сделают, чего не успели? --  усмехнулась кучерявому, гневному небу, оно тоже гневалось на мой поступок. -- Ударят? Не страшно. Меня уже заметили: мою полы, доску, ношу постоянно журнал, и чужие сумки таскаю. Роза руководит процессом издевательств, а люди охотно поддерживают, как стервятники. Что еще могут сделать?

–      Недооценивай женскую зависть...А вот так? -- спросила Люда и указательным пальцем постучала по линии вдоль челюсти от уха до подбородка.

Получше приглядевшись к коже старосты, заметила тонкую полоску шрама сантиметров десять длиной. Девушка опустила волосы на лицо, скрывая дефект, и спросила:

–      Почему думаешь Франкенштейн? Лицо пытались заменить. Розы очень изощрены в своей мести. Знаешь, чем удобно быть в их числе? -- подняла Люда бровь в вопросе и продолжила, стуча ногтем по книге:

–      Тебя не тронут другие. Роза — это как знак защиты между членами общества, но в обмен ты обязуешься не претендовать на одного мужчину. Мужчины общие, как и Розы. А я имела наглость спать с одним мужчиной, надеялась запечатает, а он попользовался и выкинул. Мажор недоделанный! -- засмеялась Люда, но показалось как-то раздраженно, потому что ногтем еще сильнее создавала стук по книге. -- Надо было презерватив стягивать в нужный момент! 

Засмеялась она заливисто, аж до слез. Но это наигранно, не от смеха, это обыкновенные слезы от любви? У меня такие же отчаянные слезы иногда выступали, когда понимала, всю бесполезность мечтаний об Артеме, но и сдаться не позволяла себе. 

–      А я всё думала любит, любит. Одну выделяет из всех, мы с ним давние знакомые. Цветочки, улыбочки, а я-то наивная не поняла, почему предпочитал анальные и оральные развлечения? Страховался, козел! Потом надоела ему, выбросил использованную, теперь Розы вовсю развлекаются, мстят за то время.

Люда вновь рассмеялась мелодично, заливисто сама над собой или над наивностью, но замолкла, когда молния красиво разрезала зигзагом небо на две части. Поделив пополам, одно сломанное, второе пока целое. Люда как раз выглядела крайне печальной и сломанной, как первая половина, а я целая.

–      У нас два любимчика в университете -- Виктор Михайлович и Гектор. Один богатый красавчик, другой просто красавчик, но ему и без денег прощают всё за его милую мордашку! -- передразнила Люда видно одну из Роз, потому что захлопала глазками, изображая, как это делали прекрасные представительницы необычного общества. -- Эти двое — неприкосновенны. За них тебя порвут! И ты посмела запустить пивом в любимчика половины университета, да тебя на дыбу надо! И я удивляюсь, что тебя пожалели! -- предупредила Люда напоследок. Последняя фраза прозвучала крайне зловеще и предостерегающе.