Клеймённые

Дрожащими руками желтой губкой стирала с кожи мужские, нетерпеливые прикосновения, горячие поцелуи, следы ласк. Они хоть и невидимые, но я помнила жесткие, шероховатые ладони на груди, на ляжках и в особенности между ног. Поначалу они гладили, а потом жестко держали, не щадя кожу.

Я терла и терла губкой свое тело, которое вернули обратно, попользовались и отдали. Возможно от трения оставляла красные царапины на коже, но пусть, лишь бы не чувствовать больше прикосновений. Когда подняла шершавую губку к ногам, где Гектор особенно трогал, в голос застонала. От пены раздраженная кожа сильно защипала, поэтому поспешно отняла губку, прислонившись рукой к запотевшему стеклу душа, и продыхивала-пропускала жжение.

Надо было обычным мылом, а не гелем для душа стирать присутствие Гектора с себя.  Я максимально растерла кожу, будто пытаясь снять ее с себя, заменить на новую, которой он не касался.

И отсчитывала секунды. Одну, вторую, третью... и так много раз подряд. И молилась, святой земле - лишь бы ушел, лишь бы добился «своего» и ушел. Оставил в покое.

Надо быть последним извергом, чтобы продолжить экзекуции после нашего акта. Это явно не занятие любовью, зачем люди так называют? Это обман, не любовь движет ими. 

Возвращалась из душа в одном полотенце, одежду забыла захватить перед бегством, слишком опасалась, что Гектор остановит.

Слегка подрагивающей рукой приоткрыла дверь, невольно скрипнув ею на всю квартиру.

Пожалуйста...уйди…оставь меня...не хочу тебя больше видеть. Никогда не хочу.

В зале по-прежнему горели два светильника: один - я включила, другой - Гектор с целью рассмотреть предложенный десерт или поздний ужин.

Пусто в зале. В форточку завывал морозный ветер, но от этого лучше - тело остывало от огненных ласк. А другая дверь в комнату открывала вид на пыточную кровать, где по-прежнему горел свет. Гектор включил его, чтобы видеть нас, наши тела, нашу близость.

Насмотрелся? Достаточно удовлетворился?

Балконная дверь оказалась цела за исключением защелки, которая теперь не работала после грубого вмешательства.

Я облегченно прилегла в одном полотенце на диван. Чтобы унять боль, поджала ноги к животу. Способ помогал, унимал последствия акта. А зубы позорно стучали и стучали друг об друга. И тело дрожало, может от холода (я не вытиралась после душа) может существовала другая причина -- нервы.

Почему у меня все неизвестно, как происходит?

Почему у Эли нормально? Учится, работает, мужчинами пока не интересуется, но и так довольна жизнью, улыбается, радуется.

Алина вроде бы тоже отошла. Поначалу влюбилась, обожглась, но недолго горевала. И, кажется, перестала злиться. Ведь была свидетельницей, когда Гектор вытаскивал из дома Люды, но подруга обходила стороной тот момент. Алина теперь улыбалась и порой пыталась найти ко мне ключик, отпереть из темницы прежнюю спокойную и вечно улыбающуюся Диану. Которая не таила зла.

А я - неудачница. Без работы, без места учебы, влюблена была в одного, а потом и не знаю, куда это пропало? И главное любила одного, а целовалась с другим в те же моменты. Это наказание свыше за развращенность? Как папа правильно утверждал...

Часа через два, гипнотизируя телевизор невидимым взглядом, неуклюже поднялась все еще ощущая обжигающие укусы боли между ног. В комнате на тумбочке пронзительно зажужжал мобильный телефон.

Передвигаться было тяжело, поэтому не спешила. После звонка раздался своеобразный звук смс-соообщения:

«Болит?»

 От прочтенного сообщения сильно сжала трубку. До неприятного ощущения. До хруста пальцев. Страстно мечтая об одном - раздробить старинный, мобильный тети.

Как он, черт его подери, меня вычисляет? Откуда узнал номер? Я покупала новую сим-карту перед бегством, отрезала все ниточки, связывающие с прежней Дианой.

У него ведь нет камер здесь в квартире? Не мог дойти до подобной низости?

Я машинально огляделась в поисках подозрительных вещей: старинный телевизор, толстый, маленький, (не как у тети тонкий, с огромной диагональю); рядом с балконом на полу до сих пор лежали осколки битого стекла от бокала; диван; светильники на красных стенах; несколько горшков с цветами и три выхода из комнаты.

Ванная комната. Не мог же туда поставить камеры?

О чем я думаю? Это совсем психиатрическая клиника, ДАЖЕ для Гектора.

Очень глубоко и часто дышала, оглядывая беспокойным взглядом комнату.

Что тебе, черт тебя подери, НАДО? -- громко и крайне раздраженно выкрикнула на всю комнату? -- Что еще НАДО?

Спрашивала у балконной двери, которая вечером впустила мужчину в личное убежище. Хотелось рвать и метать, разворотить каждую деталь в квартире, до чего прикасался Гектор и особенно диван, на котором мужчина сидел, разорвать ногтями, ножом и кровать выпотрошить, где он меня имел, как какую-то последнюю...конченную Розу. Словно я - мерзкое отродье, которое требовалось сжить со свету, взять и уничтожить.

Потом до вечера вновь впала в состояние апатии, валялась и смотрела в одну точку на телевизоре, а там комедия о влюбленной парочке, видимо, смешная потому что на фоне смеялись, а мне хотелось заткнуть уши.

Почему все смеются, почему все счастливы? Я тоже хочу смеяться и быть счастливой.

Позже стемнело, а я по-прежнему в одном полотенце в позе эмбриона, за день не поменяла позиции.

Вновь услышала вибрацию телефона.

Только бы не он. Сердце опять жалобно заныло в груди, как побитое палками, как в тот момент, когда Гектор остервенело зажимал мои бедра и до отказа обрушивался, вдавливал весом в кровать, не давая вылезти. И каждый раз до моего протеста, до небольшого вскрика, слушая мой голос. Будто желал удостовериться, что я неравнодушна к наказанию. Не равнодушна. Ты прав. Ты преуспел в этом.