Бунтарь

Слуцкий понимает, что все это анкетирование создано во благо Республики, но для него унизительно отчитываться обо всех своих удачах и неудачах, причем весь этот разговор снимается на видеокамеру. А иногда за зеркалом находится комиссия и слушает внимательно весь этот бред, потом они что-то анализирует, добавляют к двумстам вопросам еще сотню. В беседах надсмотрщики должны быть сдержаны, тактичны и разумны. Малинковская — это исключение из правил, надсмотрщицей ей не дано было быть с самого начала. Лео не мог устоять, чтобы не подшутить над еще совсем неопытной, неавторитетной, да к тому же прославленной своими неразумными выходками Малинковской. Она всего лишь второй год на этой должности, видно, такого шутника как Слуцкий, молодая надсмотрщица еще не встречала.

Поднявшись резко со стула, Малинковская повторила:

— Я больше не могу!

Слуцкий расплылся в улыбке и радостно посмотрел на ее встревоженное, но все равно прелестное личико. Ему доставляет удовольствие выводить Малинковскую на эмоции.

— Не могу…

Она повернулась спиной к Лео. Взглянув на свое отражение в зеркало, с каким-то стоном и отчаянностью она снова сказала:

— Хватит.

 Подойдя впритык к огромному зеркалу, девушка уткнулась в него лбом и, поглаживая шпионское зеркало руками, Малинковская вдруг вскрикнула:

— Я больше не могу, слышите? Не могу! — она как сумасшедшая застучала кулаками по зеркалу.

Малинковская вдруг всхлипнула.

— И хватит мне шептать на ухо свои дурацкие указания! Можете меня уволить, но я больше не могу! Я ужасная надсмотрщица, вы ошиблись во мне! Хватит меня контролировать, хватит! Вы так любого в бунтаря превратите!

Только теперь Слуцкий понял, за его беседой с Малинковской наблюдала комиссия, которая все это время находилась за шпионским зеркалом. Вот этого он никак не ожидал, момент не из приятных.

Резко соскочив с кресла, он нервно начал отцеплять липучки эмографа, которые оставили после себя красные круги на руках. После того, как он благополучно с ними разделался, торопливо подошел к раскричавшейся Малинковской. Он схватил ее за плечи и приставил к стене. Лео растерянно посмотрел на возбужденную надсмотрщицу, которая недовольно скорчив лицо, прислушивалась к тому, что ей говорили в элулу[1], торчащей в ее левом ухе. Получив указания, она обиженно взглянула на Слуцкого.

— Простите, я не хотел, — виновато зашептал он, — я не думал, что за нами следят. Простите…

Малинковская покачала головой. Нежно проведя ладонью по его лицу, уставшим тихим голосом она произнесла:

— Не в тебе дело! Не в тебе.

— А в чем же? — взволнованно спросил Лео.

— Ты прав, — зашептала надсмотрщица.

Ее потухшие глаза вдруг заблестели, она воодушевленно произнесла:

— Они не смеют лезть в нашу жизнь, ты особенный, ты можешь все изменить!

— Особенный?

Малинковская опустив голову, уткнувшись взглядом в пол, еле сдерживая слезы, дрожащим голосом шепнула:

— Ты другой.

Слуцкий аккуратно убрал непослушные локоны с ее лица, нежно взяв за подбородок. Когда глаза Лео утонули в глазах девушки, он дрожащим голосом попытался спросить:

— Что значит другой?

— Тебе нужно найти таких же других, как я, как ты! Это все вранье. Мы в клетке. Есть другая правда жизни.

Малинковская не успела договорить, в кабинет ворвались полицейские. Сразу же грубо оттолкнув Слуцкого, они надели наручники взбунтовавшейся гражданке. Она уверенно посмотрела на него большими карими глазами и нежно улыбнулась.

— Стойте! — закричал Слуцкий.

Он попытался отдернуть полицейских от Малинковской, из глаз которой покатились крупные слезы.

— Иди за рукой, — успела шепнуть она.

 Один из полицейских слегка оттолкнул Слуцкого и грозно взглянул в встревоженное лицо парня, буркнул:

— Не мешай!

— На каком основании? — пытался возразить парень, но, увидев, как Малинковская моргнула ему и покачала головой, дав понять, что «не стоит возмущаться», прервался и лишь молчаливо провожал взглядом двух громил, уводящих хрупкую девушку.

Перед глазами Слуцкого еще долго мелькала красная форма полицейских. Он стоял в оцепенении и не мог даже пошевелиться. Сердце заколотилось как сумасшедшее, в правом глазу запульсировало. Он испытал глубокое сожаление о том, что так отвратительно повел себя с Малинковской. Он почувствовал себя предателем. Малинковскую схватили, как грубую нарушительницу.

Неужели ее отстранят от должности? И все из-за него…

— Какой же я болван, — слегка стукнув по лбу, буркнул он себе под нос.

Пока он натягивал спортивную черную куртку на себя, за спиной послышались тяжелые уверенные шаги. Обернувшись, он увидел инспектора.