Страница 13 из 150
- Проходь, - шелестит старушечий голос.
О! Бабка…
- Меня зовут…
- Екатерина! Ведаю! – отмахивается хозяйка: - Яз тебе ждати! Подь, подь, - подталкивает к столу. - Вопросы опосля, яко поешь, отдохнёшь.
Сердце в испуге гулко стучит – бабка её знает!
Послушной сев, Катя внимательно следит за старушкой. Ни черта не разобрать - лицо прикрыто капюшоном, в темноте только зелёные огоньки-глаза светятся лукаво-выжидающе. Старушка подходит к стене и с полки берёт маленький бутылёк. Недолго копошится в рядом стоящей коробке, бурча под нос. Двигается неспешно, размеренно. Вернувшись, бесцеремонно подхватывает поочередно Катькины руки и разглядывая кровоточащие ногти, качает головой. Резко отворачивается и шелестит обратно. Опять возится несколько затяжных минут, бурча на смешанном наречии. Возвращается с дурно пахнущей тряпицей:
- Черпало у печи. Персты помой, негоже с грязью за стол.
Катя подчиняется и, умывшись, садится обратно - холодная вода чуть бодрит.
Старушка грубыми пальцами ловко обматывает раны куском ткани. Нелицеприятный вид старческих рук: тонкие, скрюченные в суставах; кости выпирают, грозясь порвать сморщенную кожу, а ногти - длинные, спиралевидные. Какая мерзость!
- На тебе заживёт быстро, - заявляет ведунья, небрежно опустив одну больную руку, - токмо больше не твори кое.
- А я бы не творила, - поспешно оправдывается Выходцева, - если бы лестница была.
- Ишь, кая! – незлобиво бубнит старушка. - Ответы получить хочет, а помучиться первее нет.
Сказать нечего – опустив голову, Катя пристыженно сопит. Пальцы подёргивает и появляется дикое желание почесаться.
Бабка усердно пыхтя, заканчивает перевязку второй ладони. Ополаскивает руки, подходит к печи. Ухватом достаёт чугунок. Ставит на стол и садиться рядом.
Запах ошеломительный. Желудок сводит, в животе предательски урчит. Несмотря на пережитое, аппетит не пропадает. Голова кружится, плывут образы гречки с мясом. Скрипучий голос заставляет вздрогнуть:
- Ложь, не стесняйся.
Подчинившись команде, Выходцева тянется к ближайшей тарелке. Скользит взглядом по столу, ища поварёшку – нет её. Смотрит на бабку – она молчит. Опять на стол - половник лежит возле чугунка. Порассуждать, откуда появляется, не позволяет кашель старухи.
Нарочно кхекает! Выводит из замешательства, это точно.
Трясущимися руками Катя сдвигает крышку с чугунка – умопомрачительный запах пропаренной каши ударяет мощной волной, едва не лишив чувств. Два дня ни крошки во рту. Положив гречки, блюдо ставит перед хозяйкой. В ответ летит одобрительный «хмык». Осмелев, наполняет тарелку себе. Кушать хочется зверски, но Выходцева терпеливо ждёт приглашения.
- На, - старушка протягивает неизвестно откуда взявшуюся ложку: - удобее ясти. Благие люди придумали.
- Спасибо, - огорошено бормочет Катя. Ест быстро – вопросов много, а пока время идёт, появляется ещё больше. Спецэффекты ведьмы не только настораживают, но и пугают. Дожёвывая остаток, косится на бабку и чуть не давится – её блюдо пустое. Чёрт! Старушка не притрагивалась к гречке. Да какая каша? Ложка на том же месте.
- Вставай, - бесцеремонно выталкивает из-за стола старушка. - Глянь. Могле, еже ести?
На неверных ногах, Катя подходит к печи и осторожно заглядывает. Как там оказывается поднос с булками и ковш - неизвестно.
- Ну, шибче - стынет! – ворчливо подгоняет ведьма.
Выходцева ставит всё на стол. Налив воды, на миг замирает. Из её чашки веет аромат чая с молоком, а из соседней поднимался лёгкий дымок крепкого кофе.
- А еже? – насмешливый голос старушки выводит из очередного оцепенения. – Аки появился божественный нектар, только его и пью! От хвори помози, да коротать вечер проще!
- Понятно! – неопределенно кивнув, бормочет Катя.
Только оканчивает трапезу, оглядывается в поисках мойки или на худой конец корыта, в котором можно ополоснуть посуду - ничего не появляется. Обернувшись, испуганно давится словами:
- Кто… вы такая?
На столе – пусто. Ни чашек, ни тарелок…
Луна, будто только этих слов и ждёт – заглядывает в крохотное треугольное окошко, под самой крышей и робко серебрит избушку. Бабка выпрямляется, сморщенное, как печеное яблоко, желтоватое лицо, улыбается. Зелёные камушки-глаза, посаженые глубоко под лохматые брови, ярко сверкают. Нос маленький и прямой, а губы расползаются, обнажив полубеззубый рот.
- Аки кто? А ты не ведати?
- Не знаю, но… - запинается на секунду Выходцева, - есть пара догадок, – неуверенно шепчет и морщится.
- Всего пара? – явно потешается старушка. – Ижно неважно! Аки меня не зови, нутро моё от того не изменится. Конечно, - сокрушенно качает головой, точно вспомнила нечто важное, - ты - единорождённая послежде кончины, тебе труднее. Ижо хто с детства такой - не усомнится.
- Что значит, «ежинорождённая послежде кончины»? – осторожничает Катя.
- Изгибнула – воскреси! – недовольно бубнит ведьма. - Перерождение второй сущности. Ты впервой изгибнула – дар проявляться стал…
- Да, - задумчиво кивает Выходцева. Так и было. Вышла из больницы сама не своя. Звуки, запахи, краски – пугали.
- На себя-то уповаешь? – колдовские глаза зацепляются, будто присоски кальмара - если попалась жертва, не отпустят.
- Уже, - ёрзая, нехотя признается Катя. Старушка задаёт вопросы, ответы на которые ей явственно известны. Спрашивает просто, для поддержания разговора или больше от желания смутить.
- А на других? – не отпускает ведунья допроса.