Верь

Не понимаю, что он хочет сказать, но от самой интонации все внутри замирает, словно мне открыли секрет, о котором никто не знает. Мне жаль его, но смею ли утешать того, кто в утешении не нуждается? Теперь понимаю, что от части стало причиной смерти его родителей, но не могу сказать и слова по этому поводу. Перед глазами все время появляется образ того мальчишки, которого очень давно пообещала спасти. Видела бы меня сейчас маленькая я, была бы очень разочарована. Что со мной случилось, что сделало меня такой? Когда стала такой трусихой?

Кай опускается на колени перед кроватью и берет меня за дрожащие руки. Наши пальцы сразу же переплетаются в крепкий замок, связывая нас куда сильнее чем штамп в паспорте. Мы смотрим друг другу в глаза, его уже обычные, голубые словно небо в летний день. Не чувствую боли, разве что немного, потому что не могу пока прижать его к груди и отдать всю жалость, любовь и заботу, которые чувствую своим больным сердцем.

- Я говорю тебе это, что бы знала: если не спрашиваю – не значит, что не хочу спросить. Просто есть то, чем делится невыносимо больно, как например моё прошлое. И есть то, что мне страшно узнать. За что я не смогу себя никогда простить, как то, что не был рядом, не защитил, когда был больше всего нужен.

Поджимаю губы, по щекам текут слезы, как-то не так я себе представляла этот разговор. Расцепляю наши руки, чтобы притянуть его за голову и обнять, чувствуя, как снова плачу.

- Плакса, - слышу перед тем, как он мягко выбирается с моих объятий, толком и не дав себя пожалеть. – Задушишь же…

На его лице улыбка, мягкая и нежная настолько, что провожу по ней пальцем, желая ее не только видеть, но и чувствовать. Волосы взворошенные, ещё немного мокрые и торчат в разные стороны, приглаживаю их, только для того что бы челка не мешала его поцеловать. Мои губы почти касаются его, когда он хватает меня и забрасывает на кровать, поднимая столп пыли.

- Ах ты вредный волчонок! – бурчу, толкая его в бок, когда перестаю чихать, а он смеяться с этого.

- Моя плакса, - говорит мне в губы, прежде чем поцеловать.

Как-то это неправильно, заниматься подобным в его детской, да ещё на одеяле с Черепашками ниндзя, но у нас же все неправильно. Его руки вызывают волну мурашек, за волной, но куда меньше возбуждают, чем поцелуи, от которых горит кожа. С застёжкой на лифчике справился все так же быстро, как и в прошлый раз. Где-то на краю сознания возникает мысль о том, что он снова бросит, унизив ещё больше чем тогда. Хочу отбросить ее, избавится раз навсегда, потому тороплю его, помогая стянуть не только свои, но и его джинсы. Он отрывается от моей шеи и, по-видимому, хочет что-то сказать, но наученная горьким опытом общения с ним в подобные моменты затыкаю его рот поцелуем. Так продолжается ещё несколько раз, в ходе которых я оказалась сверху, а он весь в пыли из подушек.

- Так, заткнись и сделай то, что должен был сделать давно. Понял? – наезжаю на него, за что в ответ получаю его искреннюю улыбку.