Подарок

С тех пор, лежа в постели, прижимая тёплого Финдуса, сторожившего ее некрепкий сон, ей верилось, что за непроницаемым пологом времени Уильям тоже думает о ней. Вспоминает их неспешные разговоры при свечах, минуты упоительной близости, слова любви, что они говорили друг другу.

В такие моменты Вик обнимала округлившийся живот, шептала милые глупости и пыталась представить Мельбурна, его строгий классический профиль, сдержанную понимающую улыбку на тонких губах, лучики морщинок вокруг опьяняющей зелени глаз.

То были редкие минуты слабости, которые Вик почти не позволяла себе за эти долгие месяцы, уйдя с головой в работу. Затеянный ещё в апреле ремонт и переезд из престижного района Мейфэр в дом бабушки, покойной леди Абигайль, также отнял у Вик немало сил и времени.

И как бы не было тяжело вспоминать об утраченной любви, о несбывшихся надеждах, жизнь диктовала свои правила, ставя новые задачи, заставляя вновь подниматься и брать свою судьбу в руки..

Вечеринка, устроенная Энтони, неожиданно для самой виновницы торжества принесла много приятных сюрпризов, и по мнению всех удалась на славу. Вик с удовольствием вспоминала некоторые трогательные моменты, что невозможно было срежиссировать лучше, чем сама жизнь.

Давние подруги －Гарри и Флора－ почти потерявшиеся с момента окончания школы, будучи уже опытными матерями, привнесли толику рационализма в праздничную мишуру и раскрепощенную атмосферу. Их бойкие, щекастые карапузы давали понять, что с рождением ребёнка о себе и своих желаниях можно надолго забыть. Ворох блестящих и шуршащих обёрток, красивых открыток, пробок от шампанского и, конечно же, воздушные шарики постоянно привлекали их внимание. Но Гарри, не переставая щебетать и прихлебывать из бокала, чудесным образом успевала выхватить очередную шёлковую ленточку, опасно поднесённую к губам ее сына.

Некрасивая, белесая как моль Флора, неожиданно для многих вышла замуж сразу после школы и в свои неполные 26 уже была матерью трёх погодков. На вечеринку она дальновидно взяла с собой только младшенькую годовалую, такую же белобрысую как сама. В конце фуршета Флора осторожно посадила свою малышку Вик на колени, искренне рассмеявшись растерянному виду хозяйки праздника.

Беременная соседка, с интересом наблюдавшая за ремонтом и последующим переездом новой хозяйки в дом старой леди, была очень мила и ввела мисс Кент в курс негласных правил и привычек обитателей чопорной улицы. Она, несмотря на значительную разницу в возрасте, тоже ждала первенца, и они удивительно быстро и легко сблизились. Беременность в отличие от Вик, протекала у неё не просто, но решимость и терпение выносить этого долгожданного ребёнка делала ей честь. Она ушла с вечеринки последней, бережно, под локоток сопровождаемая мужем до соседнего особнячка.

Проводив гостей, Виктория немного постояла на крыльце, наслаждаясь тёплым тягучим воздухом и последними золотистыми отблесками закатного солнца. Завтра ее ждал новый рабочий день, а сегодня предстояло вернуть дому прежний вид, не без любезной помощи домработницы матери.

Она не стала мешать миссис Осборн наводить образцовый порядок на кухне, переключившись на гостиную, раскладывая журналы в аккуратные стопки, возвращая на место расшитые диванные подушки и расставляя фотографии на каминной полке.

Ее взгляд непроизвольно задержался на черно-белой фотографии молодой леди Абигайль в старинной серебряной рамке. С фото на Вик смотрело улыбающееся лицо юной аристократки с пронзительными лучистыми глазами. Леди по рождению и воспитанию, она пронесла этот свет через всю свою долгую непростую жизнь и стала для Вик примером не показного, но подлинного мужества.

Виктория с теплотой и светлой грустью вспомнила бабушкины рассказы о тех тяжелых временах, на которые пришлись годы ее молодости:

С начала войны большой старинный дом маркиза N в часе езды от Лондона был реквизирован под нужды военного госпиталя. Родители Абигайль в спешке собрали все самое ценное и уехали на север, увозя младших сестёр — близняшек подальше от бомбежек и скудного пайка. Она же, вместе со старшим братом, осталась присматривать за расстроенным хозяйством и помогать медперсоналу госпиталя, решая вопросы размещения раненых и устройства повседневного быта.

Но Эндрю быстро наскучили эти повседневные, довольно обременительные заботы. Ко всему прочему, его порядком нервировало соседство спортивного Астона Мартина в гараже поместья с санитарными грузовиками и потрёпанной машиной руководства госпиталя. Спустя годы, Леди Абигайль вспоминала, как вывела брата из себя ехидным замечанием, сказав, что в душе он боится возможной реквизиции своей драгоценной машины для нужд вступившей в войну Англии. На чем же он будет катать своих великосветских подружек? В последних числах мая брат окончательно съехал, под предлогом вести семейные дела в Лондоне и присматривать за их городским домом. По состоянию здоровья и при активных хлопотах матери, подключившей в начале войны все свои связи, мобилизация в армию ему более не грозила.

С его отъездом у молодой леди прибавилось забот, поневоле пришлось вникать в довольно прозаические вопросы, которые раньше были ей неведомы. Игра в лаун-теннис, участие в светских вечеринках и необременительная учеба — вот то, что составляло ее узкий мирок до войны. Но хрупкая изнеженная девушка неожиданно оказалась расторопной и хозяйственной, и вот уже большая часть жилых помещений большого дома была освобождена от ненужной сейчас антикварной мебели и картин, а в бывших каретных сараях разместилась маленькая ремонтная мастерская для санитарных машин.

Лужайки за домом — гордость нескольких поколений семьи－ были превращены в огороды, а в оранжереях вместо экзотических цветов теперь выращивались ранние овощи на стол выздоравливающих больных. В еженедельных письмах к матери и редких телефонных звонках отцу она старалась мягко, с юмором комментировать те изменения, что происходили в их родовом гнезде зная, как тяжело ее родителям принимать новую реальность.

К неудовольствию матери, малышка Эбби отказалась покинуть поместье, даже оставшись без опеки брата. Она почти совершеннолетняя молодая леди, и компаньонка для неё в середине XX века казалась полным анахронизмом! Количество персонала и раненых в поместье и без того увеличивалось с каждым месяцем войны.

Отголоски драматической эвакуации союзных войск из Дюнкерка в конце мая 1940 года коснулись и некогда сонного поместья. В первых числах июня в госпиталь стали прибывать первые санитарные машины с ранеными в ходе этой операции. Самых тяжелых и нетранспортабельных к ним не привозили, оставляя на лечение в Лондонских больницах и госпиталях.

В один из таких дней Абигайль практически до сумерек совместно с дежурным врачом занималась сортировкой и размещением вновь прибывших. Уже в сумерках она устало шла к парадному крыльцу от конюшен, где пришлось срочно освободить место для нескольких лошадей, приписанных к госпиталю. Тёмный двор осветил свет фар, и грузовик с красным крестом на тенте, урча, обогнул чудом сохранившуюся клумбу. Из кабины как-то неловко, бочком выбрался офицер, отдавая приказ шофёру. Оглядевшись по сторонам, и не увидев старшего по званию, он обратился к Абигайль и дежурным санитарам, курящим на крыльце.

— Мы немного припозднились из-за поломки в пути, но моих людей надо разместить как можно скорее!

Она уже взялась за массивную ручку входной двери… Ей так хотелось поскорее добраться до своей постели под самой крышей и коснуться подушки, но требовательный хрипловатый голос заставил Абигайль обернуться.