Страница 49 из 79
Сидевшая за своим столом Ира услышала всхлипыванье и повернулась к сестре: «Ты что ревёшь? Что случилось?» «Мне больно! Рука болит, где порезалась!» - соврала Таша. Ира подошла к сестрёнке, присела на корточки и вытерла ей слёзы: «Не плачь, потерпи! Помнишь, как я в прошлом году распорола ногу, когда на море наступила на разбитую бутылку! Знаешь, как больно было! Мне ведь тогда зашивали ногу-то! А потом все прошло! И у тебя пройдёт! Хочешь, я тебе свою заколку подарю, которая тебе нравится, с бабочкой? Насовсем подарю, только не плачь!»
Таша прекрасно помнила, как лилась тогда кровь из распоротой ноги, каким бледным стало лицо Иры. И почему-то вдруг ясно увидела, как сестра намазывает бутерброд топлёным маслом. Чего вообще-то быть не могло, на этом масле бабушка готовила, но на бутерброды его никто никогда не мазал. Но Таша видела, как Ира мажет масло на хлеб, как подносит хлеб ко рту, а там, в масле, блестит осколок стекла.
Таша закричала так, что Ира в ужасе отпрянула, а через минуту-другую в комнату вбежали бабушка и мама. «Мама…я…голубь…он белый…ты не разрешаешь…масло…его нельзя…там осколки…Ира…»
Мама Ташу не ругала, бабушка напоила её малиновым чаем и дала выпить горькой валерьянки, Ира обозвала ненормальной. Масло выбросили (там и правда была целая куча осколков). Дом заснул до утра. Таше снился белый голубь со смешным черным пятнышком на голове. Он летел высоко в небе, и Таша точно знала, что стоит ей чуть-чуть оттолкнуться ногами от земли, как она полетит за белым голубем и обгонит его задолго до того, как они вместе долетят до облаков.
Ричард и Лёша
Детство Ричарда было счастливым. Толстенького счастливого щенка купили на птичьем рынке. Бабушка дотошно выспрашивала у веселого продавца подробности собачьей родословной, а маленький внук бережно прижимал живую покупку к тощему животу и заглядывал в его смышленые глазенки.
Не знаю, какую породу назвал бабушке лукавый продавец, но явно не ту, к которой действительно принадлежал щенок. Ибо по мере его взросления стало понятно, что он – типичный представитель самой честной дворянской породы. Ринго – таким было первое имя Ричарда - вырос в пса среднего размера, средней (серо-коричневой) окраски, средней шерстистости. Одно ухо у Ринго смотрело вверх, другое висело, что придавало ему, в зависимости от жизненных обстоятельств, то задорно-хулиганистый, то виновато-несчастный вид.
Характер у Ринго был покладистый и нешкодливый. Он любил своего маленького хозяина, но всё же отдавал предпочтение строгой бабушке, так как именно она всех кормила. А вкусно поесть – это ведь самое главное в жизни, кто бы спорил?
…Лёша был единственным сыном в простой работящей семье. Впрочем, слово «простой» могло бы задеть Лёшиных родителей, которые, не будучи обремененными образованием, имели прочное жизненное положение. Оба работали в горисполкоме: мать – поваром в столовой, а отец и вовсе персональным водителем большого начальника. Комнату получили в исполкомовском кирпичном доме, и жизнь была бы полной чашей, если бы не долгая бездетность. Поженившись в восемнадцать, они больше десяти лет ждали появления первенца. Родилась девочка, счастью не было границ, но в два годика малышка заболела скарлатиной, да и сгорела за три дня.
Когда лет через пять после смерти дочки родился сын, Алексей, мать пылинки с него была готова сдувать. Да так и сдувала, почитай, всю оставшуюся жизнь. Лучший кусочек (а их при работе в исполкомовской столовой было немало) – Лёше, лучшие садики, потом – лагеря, да и школа непростая, а английская.
Вряд ли стоит удивляться, что Лёша был избалован до невозможности. Неприятности начались еще в садике, а в школе матери только и приходилось улаживать постоянно возникающие проблемы. Но главной заботой, требующих непрестанных усилий, было скрыть все сыночкины закидоны от отца. Тот, конечно, очень любил сына, но суровая крестьянская закваска подсказывала ему, что лучший рецепт для воспитания настоящего мужика – добротный кожаный ремень. Однако усилиями любящей матери до ремня дело так ни разу и не дошло.
Первый раз Лёша пришел домой пьяным в двенадцать лет. К счастью (к счастью ли?) отца дома не было. К пятнадцати годам алкоголь стал постоянным спутником Лёшиной жизни. И раньше не отличавшийся ни способностями, ни усердием, к восьмому классу он стал кошмаром для учителей, мечтавших лишь об одном - поскорее от него избавиться. При этом Лёшу нельзя было назвать злостным хулиганом – для этого у парня не хватало характера. Он безвольно следовал за более авторитетными сверстниками: нальют – выпьет, позовут – пойдет. Впрочем, на какие-то серьезные дела, в перспективе ведущие в колонию, его и не звали – в силу туповатости мог подвести «под монастырь».
Теперь уже мать не в силах была скрывать от отца результаты своего воспитания. Тот сначала бушевал, пробовал что-то сделать, но быстро понял, что все усилия тщетны, и опустил руки. Других проблем хватало: накатили девяностые, начальник потерял место, а новый привел своего персонального водителя. Поиски работы и выживание заслоняли проблемы с непутевым сыном.