Лети на свет

— Лиз? Вы в порядке, Лиз? — настырно продолжала допытываться Нэнси. — Если вы не отзоветесь, я вызываю полицию!

— Лиза, ну ответь же, мисс Бринкс волнуется. Лизочек! — Киса запаниковал.

А меня наконец-то начало отпускать. То есть, отпускать начал страх. И продрал заспанные глазки здравый смысл. Он, смысл, подсказывал: самое время успокоить психованного гения, одеться, собрать вещи и документы — и свалить. Куда угодно, только чтобы гений не знал, куда именно.

— Все хорошо, Нэнси, — собрав нервы в кучку, крикнула я. — Небольшой форс-мажор, но мистер Одоевский через пять минут будет готов.

— Ладно. Мы с Робби подождем тут, — намекнула Нэнси, что она не одна, а с шофером-громилой.

— Зачем тут, не надо тут! — забеспокоился Киса, услышавший знакомые слова. — Лизочек, скажи ей, пусть посидит внизу.

Я покачала головой и указала Кисе на шкаф:

— Одевайся.

А сама потянула из-под кровати свой чемодан. Но мне помешала нога в черном, несвежем и перекрученном носке.

— Оставь чемодан! — привычно рявкнул Киса, но тут же снизил тон, вспомнив о мисс Бринкс. — Лиза, не глупи. Тебе некуда идти.

— Будь добр, убери руки. И ноги. И сам уберись от меня! — я оттолкнула его руку, протянутую ко мне.

Откуда я знаю, хочет он помочь мне подняться или снова ударить? Нет уж. Мое доверие кончилось.

— Не будь дурой. Подумаешь, я погорячился немного, но ты сама виновата! Ты же знаешь, я на нервах! Лиза, ты должна понимать!

— Мисс Бринкс, — напомнила я, выпрямившись и глядя в упор в наглые мудацкие глаза.

— Мисс Бринкс, — напомнила я, выпрямившись и глядя в упор в наглые мудацкие глаза.

Когда-то мне очень нравился их ореховый цвет. И форма нравилась. И мужественный нордический подбородок вкупе с гладко выбритыми щеками и высокими скулами, и темно-русая стильная стрижка тоже. Ипполит свет Геннадьевич вообще красивый мужчина, к тому же талантливый художник и обладатель отлично подвешенного языка. Вот так сразу и не скажешь, что эмоционально неуравновешенный мудак с манией величия.

Я злая, да? Да. Я злая. Меня обозвали шлюхой, побили, чуть не выкинули из номера в одном халате — и тут же сделали во всем виноватой. Тут как останешься доброй, так и протянешь ноги. Так что я буду настолько злой, насколько только смогу.

Видимо, Киса прочитал это в моих глазах. Он вообще-то умный, Киса. Просто потерял берега от собственного величия и безнаказанности.

— Лизочек… — опять сменил он пластинку.

— Не теряй время, Киса. Через час пятьдесят леди Камилла передумает делать твою выставку.

По тому, как болезненно он поморщился, я поняла, что попала в самое уязвимое место. Выставка! Шанс всей его жизни! Вот так разом стать из весьма известного в узких российских кругах гения — мировой знаменитостью. Выставка в «Данишхолл» и целых полчаса в телешоу для снобов — это совершенно новый уровень славы и, что немаловажно, денег.

— Ты не можешь бросить меня сейчас, Лизонька. Я же без тебя, как без рук! Лизочек, давай вечером поговорим… — панически бормотал Киса, бочком пробираясь к шкафу. — Мы же семья, я же люблю тебя, маленькая моя… ну где же эта рубашка… Лиза!

— Развод, двадцать тысяч евро и отдельный номер, — выпалила я, едва не зажмурилась от собственной смелости, и добавила: — Сегодня же.

Между прочим, я имела полное право потребовать все тридцать — разницу между обычной ценой за картины Кисы и той, что я сумела вытрясти с леди Даниш. Да-да, без моих сладких песен о его гениальности и, что немаловажно, изумительной эксцентричности и самобытном антураже черта с два бы эта снобская стерва обратила внимание на еще одного дикого русского художника. А так она нашла для себя новое развлечение, почти медведя с балалайкой.

— Лиза?! — глаза Кисы сделались круглыми, и в них замелькали значки доллара, как в мультиках. — Зачем тебе отдельный номер?

— По разводу и гонорару возражений нет? Отлично. Три минуты до выхода. Если ты согласен, то к леди Камилле я еду с тобой.

— Три минуты! О боже! Лиза! А-а!

От шока Киса уронил на себя вешалки с рубашками, а себя — на пол, и стукнулся копчиком о все тот же бортик кровати. Он заорал, а я подумала: есть в этом мире справедливость!

— Элизабет?! — тут же послышалось из-за двери.

— Все в порядке, Нэнси! Поль очень волнуется, но будет готов вовремя.

— Помоги мне, Лизонька, скорее! О черт! Моя рубашка!..

— Вот твоя рубашка. — Я выдернула из кучи, под которой барахтался Киса, нужный предмет.

— Ты моя умница… да убери ж ты это все!

Я едва не дернулась по привычке сгребать вывалившиеся вещи обратно в шкаф, но вовремя себя остановила.

— Ты согласен с моими условиями, Одоевский?

— Некогда, Лизонька, некогда, одевайся скорее! Где же мои брюки… да не эти…

— Ладно. Раз не согласен, то все сам.

Я демонстративно отошла к стоящему у окна стулу и уселась на него, сложив руки на груди.

— Что за!.. Лиза! Черт, Лизонька! Время! Лизочек, вечером поговорим… надо бежать, нас люди ждут! Что подумает леди Камилла? Ты же не хочешь выглядеть дурочкой, Лиза!

Если он ждал, что я подскочу и брошусь его обслуживать, чтобы выглядеть хорошей девочкой, он ошибся. Да что там ошибся. У Кисы явно случился разрыв шаблона. Это же всегда срабатывало! А тут вдруг — облом. Я прямо услышала, как шестеренки в его голове заскрипели в попытке перестроиться и найти новую, действенную линию поведения.

— Полминуты до твоего выхода, Киса.

— Не называй меня так! Я ненавижу, когда ты зовешь меня Кисой! — снова взъярился он, но тут же угас и растерянно застыл перед шкафом. — Что мне надеть?

Как дитя малое, честное слово. Талантливое, избалованное, капризное, эгоистичное, хитрожопое и неприспособленное к жизни дитя. Какой же я была дурой, когда приняла его за мужчину и вышла за него замуж!

— Сходи в душ, а потом надень розовые брюки, клетчатый пиджак и галстук с павлинами.

— Зачем с павлинами? Он дурацкий!

— Именно поэтому. Киса, это мой последний дружеский совет, хочешь — пользуешься, не хочешь — не поль…

— Хорошо-хорошо, я надену… я согласен! Это шантаж, Лиза, так нельзя! Но я согласен на все!

— Двадцать тысяч, — напомнила я Кисе, чувствуя себя стервой и хапугой, достойной Черкизона, и едва не сгорая от стыда. — И если ты меня хоть пальцем тронешь, получишь скандал на всю Европу. Мисс Бринкс об этом позаботится.

Чтобы не отступить в последний момент и не сыграть в типично русскую жалостливую дуру, пришлось напомнить и себе, что при разводе я не получу ни гроша, мне будет негде жить и работы у меня тоже нет. Ведь то, что я уже четыре года при Кисе и домработница, и администратор, и пиар-менеджер — это же не работа. Это «долг хорошей жены», который, как известно, не оплачивается.

— Хорошо, Лизонька, я согласен, ну одевайся же скорее! Мы опаздываем!

Уф, слава зайцам, хоть что-то я для себя отстояла. Теперь дело за малым — напомнить сходящему с ума Кисе про душ, вдеть линзы и одеться за тридцать секунд. Хорошо хоть краситься не надо, перед шоу с нами будут работать стилисты. И выскочить из номера, лучезарно улыбаясь Нэнси:

— Дорогая, прости-прости, мы так рады! Мы так волнуемся! Сама леди Камилла, ах! Это грандиозно!

Нэнси поначалу смотрела на мое личное шоу с подозрением, но когда я игриво шлепнула свеженького и благоухающего модным парфюмом Кису по заднице, чуть успокоилась. Нэнси, с ее продвинуто-феминистическими взглядами, явно хотелось спасти меня от мужа-чудовища и сделать на этом отличный рекламный материал. Для галереи рекламный, а для русского художника — убийственный. И что немаловажно, Киса тоже это прекрасно осознавал. Поэтому — был лапонькой. Прямо кисонькой. Вот прямо все утро, пока ехали в студию, пока нас гримировали для телекамеры и параллельно Ненси давала указания, где сидеть и куда смотреть, а главное — что говорить леди Камилле.

Киса улыбался, кивал и делал дыхательную гимнастику, временно забыв обо всем, кроме своей блистательной карьеры. Ну и леди Камиллы, воплощенного совершенства. Которое я уже тихо, но от всего сердца ненавидела.