Рандом

Прикольно. Получается, нашлись слова после смерти. Я посмеялся бы, если б смог.

Смотри, у каждого пути должен быть свой конец. Плохой, хороший — отдельный разговор. Я не об этом. Вот ты вышел такой весь бодренький, посвистываешь, и все у тебя вери гуд. И внутри все поет, потому что ты знаешь, конец вот-вот, короче, скоро. Проходит там час, полтора, а еще не видно ни конца, ни края. И птички в твоей душе такие напряглись и о-па - подзабили малёхо на песни. Ты устал. А все идешь, но уже понимаешь, что всякие «вот-вот» и «скоро» не для тебя. Единственное, что тебе остается — это терпение. Нет, ты с удовольствием положил бы на него, но темы это не отменяет. Ты все равно, на хрен, идешь. И птички давно сдохли, и на душе тоска. А теперь самое страшное. Ты хочешь ведь знать правду? Ты начинаешь подозревать, что не знаешь куда и когда придешь. Незнакомое чувство, верно?

Ты, правда, такой идиот, или тебе все разложить по полочкам? Жизнь это наша — вот, что я имею в виду. И песни у тебя поются только тогда, когда ты знаешь, когда твой конец. Смешно звучит? Да поясню, не ссы. Мы все считаем, что наш конец прячется между цифрами восемьдесят-девяносто. А потом вдруг ты начинаешь понимать, что все может сложиться по-другому. Что ты, вроде, не обязан отбрасывать коньки так поздно, а когда — неизвестно. Во-от. Стоит тебе это понять — и ты попал. Завтра, сейчас, потом — для тебя вполне реальные отрезки пути, а для твоей смерти — пшик, капля на раскаленной крыше.

Ненавижу всю эту философскую хрень. Объяснил как смог, а ты понимай как хочешь. Скажу честно: я не отмерял себе ни восемьдесят, ни девяносто. Но и не думал, что все случится так скоро. И вообще, была мыслишка считать себя бессмертным. Ну, смейся, смейся. Давай, делай вид, что знал, что на уме у того, кто это затеял. Но я ж мог надеяться, да? Когда все вокруг шизанулись, я стал избранным. А что, разве не так? Каждый бы на моем месте подумал бы то же самое. И ты! И ты! А результат?

Кровь, поначалу хлещущая из моей груди, свернулась. Пальцы, которыми я зажимал рану слиплись. Глаза остекленели, сердце не билось. Дверь за человеком, который меня убил, закрылась и мне некого стало ненавидеть. Мимо ходила Машка-Надюха, отмеряя себе шаги обычными чтоб-ты-сдохами. А я молчал. Я умер.

Я сдох.

А еще пять минут назад... Правда, я бы обосрался от смеха: пять минут туда я был жив, а пять минут сюда - меня и хоронить будет некому. Сколько времени я тут проваляюсь один, прежде чем ко мне присоединится Машка? Сплошная романтика, если она окочурится прямо у моих ног. Знакомо чувство, когда не сбываются мечты? Так вот — этого не будет. На пятнадцать часов тридцать с лишним минут две тысячи хрен кому интересного года я мертв.

А Машка жила. Ходила себе такая обычная мимо, не обращая внимания на ту лужу, что из меня натекла. Она даже умудрилась вляпаться в нее и теперь весь пол украшали кровавые следы. Благодарности от Машки не дождешься... Да и поздно мне уже ее получать.

Сказал бы мне кто утром, что умру, хоть поржал бы напоследок. Первый раз за три последние дня, три дня сплошной задницы, которая с каждым часом становилась полной. Нет, я понимал Макса, что ж я, совсем ку-ку? Ему было трудно пережить смерть жены, но тащить сюда орущего младенца — выше моего понимания. Орал он всегда в одно и то же время, как ни старался нас Макс убедить в обратном. Шизик его сынишка. У кого хочешь от этого крыша съедет. Даже у меня подтекать начала от его постоянных «видишь-видишь, он вчера обосрался на полчаса позже». Все понимали правду. Да и он тоже. Только признаться смелости не хватало. Они все прыгали вокруг красной сморщенной личинки. У меня, например, духу не хватило к ней прикоснуться, особенно если б я точно знал, что оно убило мою жену. Выползло наружу, оставив ее истекать кровью.

Макс ходил убитый, но не пил. Ясно ж — боялся, что некому будет памперс поменять, если батя уйдет в отрыв. Всю комнату забил какими-то коробками, пакетами, игрушками. Конечно, мне захотелось свалить из этой дурки. Несмотря на то, что поначалу я решил, что Машка дней пять без меня обойдется.

Ежу понятно, что возврата к прежнему нет. Ухаживать пожизненно за взрослым мужиком, меняя ему подгузники? Зашибись. Кошмар похлеще улицы Вязов. Так что я уехал ни на время. Пора было возвращаться в свое логово, вешать на окна жалюзи, пополнять запасы. И чего-то ждать. А чего?

Когда такие мысли лезли в мою башку я зверел. Потому что вывод у всей этой фигни назревал один — прибиться к стае Султана. Там, по крайней мере, мне светит  трахать одну из его нелюбимых жен, хоть эту толстушку Людку. Насколько я знаю, в те края еще киллер не добрался, так что имелась реальная возможность выжить. До самой смерти. Охренительная перспектива.

Снега не было почти неделю. Погода стояла ровная и температура где-то минус пять, семь. Сугробы поджались и обмякли. Я нашел колею, которую оставил еще до Нового года и перся себе по ней на снегоходе, не спеша. По пути заехал в ближайший строительный, захватил там жалюзи. А потом уже пешком до подъезда, благо идти было недалеко.

Машка встретила меня любезно.

- Что б ты сдох, - «вежливо» сказала она.

- Только после тебя, подруга, - как всегда отозвался я.

Пока я доставал стремянку, искал инструменты, вешал жалюзи, Машка трепалась, типа, по телефону, прижимая к уху ладонь. Я не выдержал — на очередном забеге сунул ей в руку свой старый мобильник.