Рандом

- … правда-правда. Мне лично ничего больше и не надо. Вот сяду я с внучатами. Они играют, у меня на сердце спокойно. Так и дожить свои дни хочу, чтобы…

- Разве я не права? Зачем ты на зиму побрилась, Любаша? Лысинка на морозе не мерзнет, а?

- …только мне не говори, Макс. Хочешь сказать, что тебя не бесит та шобла, что у тебя собралась? Ты ж одиночка по жизни!

- Говорю ж тебе, это точно был он! Я еще в своем уме. Я ему ору: «Колюня, Колюня!», а он шмыг в подворотню. Искал его, так и не нашел. И главное, следов никаких нету…

Они опомнились ближе к полуночи. Разорались, разгалделись. Будто от того, что они проворонят точное время, Новый год мог не наступить. Они вспомнили о павлине, втолкнули Верзилу в клетку с золотыми птичками, как к дикому зверю. И сгрудились вокруг, тиская в руках приготовленную шипучку. Я до последнего не верила, что получится. Он возился со всякими штуками, заводя механизм и молчал как партизан, не реагируя на бесконечные «ну как?». А спросили, по-моему, все. Кроме нас с Киром. Они не смогли замолчать даже тогда, когда закружилась стрекоза, отсчитывая секунды, когда под мелодичный звон колокольчиков повернулась клетка с совой и отчаявшийся павлин поднял, наконец, голову. И только когда веером открылся блестящий золотом хвост и петух, застывший в углу клетки, стал издавать странные звуки – вот тогда установилась тишина.

Правда, ненадолго. Полетели в расписной потолок пробки из-под шампанского, застряли в балкончиках, выдвинутых в зал, а за окном зимнюю полночь расцветили петарды. Напрасно Снегурочка с Дедом Морозом пытались привлечь всеобщее внимание, раздавая прикольные подарки, явно взятые из магазина диковинных штук – всем было до них, как до далекой звезды.

Я вышла через коридор в соседний зал, в темноту и холод, застегнув толстовку. Раньше умели строить – так всегда говорила моя мама. Меня встретила ласковая тишина. Она потекла мне в уши, нашептывая слова, которых не было на самом деле. Конечно, фейерверки, взлетающие с Дворцовой площади – это круто, но моя душа хотела видеть звезды. И стоило мне посмотреть в сторону Невы, как свершилось чудо – я их увидела. Много. С замиранием сердца я ждала, когда с небосвода отвалится и полетит вниз хоть самая плохонькая. Я точно знала, какое желание загадаю. И пусть не надеются – я не буду его думать, я скажу вслух. Я крикну так, что вздрогнут стены!

- Ждешь, когда упадет звезда?

Как ему удалось подойти так близко? Я чувствовала его дыхание, согретое спиртным.

- Жду, - призналась я.

- Я знаю, что ты собираешься загадать.

- И я знаю, что я собираюсь загадать, - эхом отозвалась я.

На небе перемигивались звезды. Мы молчали.

- Ты же собиралась написать желание на бумажке, сжечь ее и съесть, - напомнили мне.

- Глупости все это.

- А что не глупости?

- Знаешь, Макс, - я обернулась, едва не задев его. – Мне нравится версия Германа.

- Даже так?

- А что в ней плохого? Мне хочется верить, что где-то там, в космосе, по-прежнему вертится наша Земля. И там живу я. С мамой, с Антошкой. Вечно недовольная живу, даже не понимая, насколько я счастлива.

- И еще тысяча таких ты медленно умирает день за днем…

- Ну и что? Я умираю с улыбкой, без боли. И вряд ли понимаю, что происходит. И пусть я несчастлива в тысячах днях, хоть где-то я счастлива! И эта мысль меня согревает.

- Человек – странное существо. Ты счастлива в единственном мире, и даже не подозреваешь об этом. Чепуха все это. Я скорее поверю в том, что вот был мир. И его нет. И наша матушка-Земля не дни использованные отщелкивает, а отбросила раз и навсегда один отработанный и не оправдавший себя элемент. Людей. Очистится со временем и заведет себе новых, более благодарных питомцев. А мы? Случайно прилипли, как пепел к сухой пятке.

- Точно сухой?

Насколько я помнила, пословица звучала как-то по-другому. Я прыснула от смеха, Макс тоже не сдержался. Мы смеялись, даже не замечая, как становимся ближе друг другу. Мы опомнились, когда его руки легли на мои плечи, одна упала ниже, прижимая меня так крепко, как только возможно. Я не могла вздохнуть. Я подняла голову и наши губы столкнулись. Мягко – Макс внушал мне то, о чем я старалась не думать, настойчиво вытаскивая из памяти постыдное, замусоренное, лежащее на таких задворках, что проще было сжечь, чем найти. Его поцелуй был таким нежным, таким уступчивым – стоило мне чуть отодвинуться, чтобы он отступил. Я таяла, я принимала все таким, как есть, я растворялась в чувствах, что несмело, медленно, но неизбежно приливной волной поднимались откуда-то из глубины живота…

- Лада! Ты здесь?

Кир крикнул так, что у меня заколотилось в висках. Я открыла глаза, разглядела Макса, уже стоявшего чуть поодаль. Он перевел дыхание и отодвинулся еще дальше. Хотя куда уж? Я начала скучать по теплым объятиям, по нескончаемо долгому поцелую.

- Я здесь, - хрипло отозвалась я и закашлялась.

- Ты же обещала! – тон его голоса по капризности не уступал Алискиному. – Что мы побродим по залам! Ты ведь обещала! Я тебя жду, жду…