Страница 52 из 92
- Как ты не понимаешь?! Для меня твоя семья – это моя семья! У меня никого – ты слышишь? – никого не осталось! Я каждый раз езжу туда с тобой… И как будто о своих забочусь! Вы что, все считаете, что мне не нужно это? Родные, о которых нужно заботиться? Пусть даже так… Я тебе не Алиска! Это она была бы счастлива, если бы ее родители… неизвестно где… в самолете… А я хотел, чтобы остались! Чтобы ездить к ним, кормить с ложки! Маму! Отца! Сеструху! Чтобы хоть кто-то… Хоть кого-то…
Я слушала, не дыша. Он почти плакал, в его голосе было прежнее то, от всех этих «лю-юди, умоляю, хоть кто-нибудь».
- Слушай, Кир, ты чего завелся? Езжайте с Владой, – недоуменно пожал плечами Макс, но я его перебила.
- Кир, мы едем к моим. Сейчас. Собирай продукты.
Он сник в один миг, как оставшийся без ветра парус. Пару раз набирал полную грудь воздуха для ответа, но каждый раз слова выходили из него тяжелым выдохом. Он едва сдерживал слезы.
- Ладно, ребята, увидимся позже. Обещанные яйца на столе. Бывайте, - попрощался Макс. Он зачем-то собрал грязную посуду и исчез на кухне.
- Соберешь продукты, или тебе помочь? – Я не знала, как принято успокаивать плачущих парней.
Кир кивнул. Волосы снова закрыли лицо. Круто развернулся, сбив стул. Его длинные тонкие пальцы оторвались от столешницы и взлетели куда-то к вороту толстовки.
…А потом я сидела на мостике, обегающем купол Исаакия. Мои ноги болтались и до опоры была сотня метров. Позади меня в окнах горели свечи. Их пламя металось. Так же как пламя, металась моя душа. Выл ветер. С бешенством налетал на железную конструкцию, давно требующую ремонта. Я могла погибнуть. Скажу больше, я думала об этом так же просто, как думала о том, чтобы встать и уйти.
Шаг вперед, шаг назад.
Я запретила Киру подниматься на смотровую площадку и он честно держал данное слово. Он стоял под мигающим фонарем и дрожал от страха: он не знал, чего от меня ждать.
И я не знала, чего ждать от себя – шаг вперед или шаг назад.
Я до последнего занимала свои руки, тело действиями, чтобы оттянуть момент истины. Теперь действия кончились и началась пытка. Память не стеснялась в деталях. Она подсовывала мне их – яркие, четкие картинки, словно была не моя, а чья-то чужая, специально заброшенная в мою голову, чтобы свести меня с ума.
Память толкала меня вперед.
Полдня назад я, онемевшая, столбом стояла в своей квартире. Дома, у открытой в кухню двери. Раньше, когда я отгоняла от себя страшные мысли, мне представлялось, как все будет ужасно. Но было еще хуже.
Я хотела отвернуться и не смотреть, но стояла и смотрела. Кир говорил что-то успокоительное. Если бы слова могли оказывать такое же действие, как таблетки, мне бы наверняка помогло. В моей голове замкнулась мысль, бегущая по кругу: как я смогу это пережить? Мама умерла у плиты, так и не закончив печь свои вечные блины. По странному стечению обстоятельств Антошка умер вместе с ней. Он упал со стула, и так получилось, что они лежали вместе, голова к голове. С открытыми глазами. Они смотрели друг на друга – худые, бледные. Их связывала одна тайна, к которой я отношения не имела. Она называлась смерть.
Я шагнула на кухню и меня словно выключили. Я опустилась на пол и долго просидела без движения, слушая стук сердца. Я даже не догадывалась, что оно может так тяжело толкать ребра. Каждый стук я ждала с замиранием, заранее готовилась к нему. Так больно мне не было никогда. До такой степени, что я захотела: пусть следующий удар станет последним! Но сердце билось, не обращая внимания на мое желание. Выбрало где-то в груди самую болезную точку и долбилось, долбилось в одно место.
- Завтра, - сказала я между двумя пытками - тук-тук. – Мы похороним их завтра.
Мы долго шли к Исаакию. По дороге мы зашли в Казанский за свечами. Мне показалось важным зажечь их в ночи.
- Знаешь, Влада, я никогда тебе не рассказывал, что почувствовал, когда осознал, что мои никогда не вернутся, - Кир начал говорить и я остановилась. Повернулась и закрыла ему рот рукой.
- Не надо, - еле слышно попросила я.
Я шла, неся в сердце каждый из этих больных тук-тук, и у меня не оставалось сил ни на что другое. Оставив Кира, я поднималась по долгой лестнице на смотровую площадку. Каждую из пятисот шестидесяти двух ступеней я брала штурмом. Мне хотелось бы наполнить их пятьсот шестьюдесятью двумя воспоминаниями о маме с Антошкой, но перед глазами стояли два тела, лежащие рядом.
Шел дождь. Я промокла насквозь. И мне хотелось только одного – чтобы все кончилось. Внизу под фонарем стоял Кир, бродила невесть откуда взявшаяся лошадь. Подступающая темнота обманывала меня, скрывая сотню метров пустоты под ногами. Шаг назад…