Рандом

«Камни мостовой остановили долгий полет воина. Падая, он разбил голову об острый угол декора, выступающего сбоку. Она отлетела в сторону и долго прыгала, воскрешая забытым звоном старинную площадь. За бесславным концом бронзового воина наблюдали кони, давно уставшие от скачек. Сама богиня, взметнувшая над головой орла, от которого осталась безглавая тушка, не заметила потери бойца. Ее больше занимал обрубок, оставшийся от ее правой руки. Больше, чем усталые кони, чем поверженный воин. Больше, чем угасающий город».

Зачем он мне это сказал? Как там?.. Либо не пить много, либо научиться себя контролировать. Чепуха какая-то. Нашел мне бесконтрольную. Вот я понимаю – Алиска. Вот она – бесконтрольность в действии! Вот ей бы и говорил, придурок!

Сидя у изголовья на кровати, я пошевелилась – все, что находилось во мне, тут же запросилось наружу. Нет, правда. Не только содержимое желудка, но и то, что было в голове: болезненно пульсируя, оно тяжело ткнулось в черепную коробку, надавив на виски.

Я вторые сутки лежала в «Астории», на кровати, облокотившись на подушку. В номере люкс на втором этаже.  У меня перед глазами в квадратной оконной раме готовился то ли взять штурмом Исаакиевский дворец, то ли догнать Медного всадника, бронзовый царь на коне. Мне опять было плохо. Мою  голову в сотый раз посетила противная мысль о том, что не следовало пить. И еще. Откуда-то из позавчерашнего круговорота вывалился образ Сусанина, укладывающего меня как младенца в постель. Кажется, он даже пел мне колыбельную. Прикалывался, конечно, но…

Блин. Да, хлюпая носом, я рассказала ему об отце, который бросил нас с мамой сразу после того, как родился Антошка. С самого начала мой папочка противился рождению второго ребенка. Мама отказалась делать аборт. Я узнала об этом спустя пару лет и с тех пор не могла отделаться от мысли: то, что должно было бесформенной кровавой массой плескаться в тазу, бегало, смеялось, задавало глупые вопросы и временами получало подзатыльники. Я была далека от желания осудить отца  (только за Антошку, ибо у меня имелись и другие причины для осуждения — и слава-те, я не стала рассказывать о них Сусанину!) - и встать на сторону матери. Тогда мне казалось, что я не испытываю особой любви к брату. Но сейчас, особенно в те редкие моменты, когда я почти готовилась смириться с обстоятельствами, стоило мне представить изможденное, укутанное синими тенями лицо Антошки, меня заносило - сердце мое рвалось от жалости. Это разве любовь? Она что, всегда будет такой… больной? И если я влюблюсь в человека, мне что – необходимо будет его жалеть? До боли, до слез?

Во-во. Подобные вопросы позавчера я и задавала Сусанину. Черт. Сколько раз за двое суток давала себе слово, что не буду вспоминать, и все равно!

- Влада, ты задаешь инфантильные вопросы. Надеюсь, завтра это пройдет. Тебе нельзя пить. Ты говоришь, что в прежние времена у тебя, и у твоих друзей был принцип – не пить спиртного. Так куда он делся, твой принцип? Хочешь, я отвечу на вопрос? Не было никакого принципа. Вы все боялись родителей. И, чтобы не называть вещи своими именами, пошли по пути наименьшего сопротивления – решили, что это ваш выбор. Да, так проще тешить самолюбие. Сейчас тебя контролировать некому и ты стала самой собой. Обычным подростком, которому хочется попробовать все. Так вот что я тебе скажу, Влада. Нет у тебя времени быть максималисткой. Либо ты бросаешь пить, либо научись контролировать себя. Здесь не осталось тех, кто мог бы с тобой нянчиться. Особенно, когда начинаются пьяные закидоны. В один… Далеко не прекрасный день, когда тебя снова потянет в ночь глухую, даже я, несмотря на буйную фантазию, не рискну предположить, как именно ты не проснешься. Собаки ли бродячие растащат тебя на запчасти, или вышибет мозги пуля киллера.

Я дослушала тогда мораль не потому, что хватило терпения. А потому, что во время пространного монолога пыталась найти доводы для того, чтобы возразить. А уж когда не нашла…

- Какого черта я должна все это выслушивать? – удивилась я. Вместе со мной удивленно потянулось вверх пламя от десятков свечей, зажженных в комнате. – Самым умным себя считаешь? Что ты сделал такого из того, что не сделала я? За женой ухаживаешь? Ты этим собрался передо мной хвастаться? Этим собираешься заслужить мое уважение? Морали он мне читает… Папочка-мамочка нашелся.

- Вот именно, Влада. Вот именно, - и очередной долгий выдох снова  заколебал многострадальное пламя свечей.  – Нет у тебя. Ни папочки, ни мамочки.

От воспоминаний мне стало хуже. Я всерьез озадачилась выбором: то ли переварить съеденное вчера, то ли избавиться от него навсегда. Я склонялась ко второму, когда открылась дверь. С предварительным стуком, на который я, в силу вышеперечисленных причин, отреагировать не успела.

Сусанин, до неприличия бодрый, водрузил на прикроватный столик канистру с водой. Не поленился, открутил пробку и налил в стакан. Вчерашнюю бутылку я выдула. Съела и то, что он принес мне вечером – остатки роскоши с днюхи Алиски. Наверное, мне не следовало этого делать. Я уже не понимала, отчего меня так выбило на двое суток.

- Сегодня полегче, пьянь? - тепло спросил он, протянув мне стакан с водой.

Сначала я хотела вспылить, но тот выключатель с моем организме, что спонсирует взрывы, сломался. Я взяла стакан и без сил рухнула на подушку.

- Держи, поможет. – Сусанин как фокусник распахнул ладонь и на свет явилась таблетка. – Точно тебе говорю. Ну, ясен пень, похмелиться тебе не предлагаю.

Я отрицательно мукнула. Я не стала уточнять в своей голове, как выглядит банка пива и как на нее способен отреагировать мой организм. Безропотно приняла лекарство, втолкнула белую гостью в сухой рот и залила водой. Некоторое время я слушала звонкое урчание, с которым мой желудок комментировал новое содержимое. Страшного не случилось, стоило готовиться к лучшему.