Страница 24 из 37
При появлении в зале заседания Кабинета министров взгляд входящего невольно упирался в статую Венеры Давосской, богини экономической красоты и денежного плодородия. В углу напротив красовался – в пику Венере – неказистый, но весьма довольный собой божок либерально-рыночной вседозволенности и бесконтрольности. Венера отливала отражением огней, отшлифованная заинтересованными взглядами мужчин до состояния пряжки сержантского ремня. Статуя же божка, наоборот, была грубо вытесана и покрыта выщерблинами, словно те же мужчины выражали свое отношение к ней метанием в нее тяжелых камней.
У Сергея при входе в зал невольно екнуло сердце. Нет, не от красоты Венеры, не от роскоши убранства купающейся в золотых тонах комнаты, не от слепящего света люстр и настенных светильников. Сам зал был квадратным, однако пол его представлял собой круглую лужайку с ровно подстриженной травкой, приобретшей из-за особенностей освещения и цветового убранства стен и потолка золотистый оттенок. По периметру лужайки были выкопаны – именно выкопаны в толстом слое почвы, как позже убедился Сергей, а не оборудованы в полу – порядка двадцати ямок в половину человеческого роста. В каждой было установлено по креслу. Почти из каждой ямки, словно из окопа, выглядывало по голове в военной каске, тянущейся из едва выступающих над поверхностью пиджачных плеч строгих тонов. Сходство с индивидуальными окопами ямкам придавало наличие перед ними насыпей, напоминающих брустверы.
– А-а… Сергей Николаевич! Дорогой! Заходите, заходите!
Сергей неуверенно двинулся на голос. Подойдя к одному из окопчиков, он обнаружил в нем суховато улыбающегося ему субъекта, сильно смахивающего на какого-нибудь профессора предпенсионного возраста: из-под каски субъекта выглядывали неряшливые копны седоватых волос, а верхнюю половину лица скрывали вцепившиеся в переносицу очки со столь толстыми линзами, что за их аквариумной мутью совсем не было видно глаз.
– Грех Командармович? – робко спросил Сергей.
Премьер-министр молча кивнул и указал рукой на два окопа по соседству, оставленных свободными, судя по всему, для него и Виктора.
«Какое же у него зрение? Минус девяносто?» – подумал Сергей, спускаясь по земляным ступеням в предложенный ему окопчик.
– А мы тут, Сергей Николаевич, как раз письмо подписываем. Не желаете ли присоединиться? – спросил Премьер-министр.
– Желаю, – как можно дружелюбнее отозвался Сергей, намеревающийся воспользоваться подобной возможностью продемонстрировать свой настрой на мирное и плодотворное сотрудничество: утром он лично настоял на том, чтобы Виктор отвез его в Дом Правительства. – А что за письмо?
– Благодарственное письмо индустрии видеоигр. Они подарили нынешнему и всем последующим поколениям радость детства без книг.
– Вы шутите… – Сергей, едва устроившийся в кресле, нахлобучил на себя найденную на полу окопа каску и удивленно повернулся к расположенному в полутора метрах справа окопу Премьер-министра. – Как… э… благодарственное письмо? Может, обличительное?
– Нет-нет, дражайший наш Сергей Николаевич, именно благодарственное.
– Но помилуйте – детство без книг! Я даже вообразить себе такое не могу!
– Вот именно! А они не просто вообразили, они его детям подарили!
– Вы как хотите, Грех Командармович, но мой Аппарат займется составлением обличительного письма. Сделайте, пожалуйста, пометку, Виктор, – Сергей повернулся к возвышающейся слева от него над травой каске. – Это безнравственно!
– Наоборот, это весьма ответственно. Вы знаете лозунг индустрии видеоигр? «Мы в ответе за тех, кого приучили».
– Игры надо запретить! Хотя бы здесь.
– Здесь? Мы не ослышались? Здесь?
– Здесь.
– Здесь? В видеоигре?
Из молчащих до настоящего момента окопов раздался дружный смех. Даже Виктор не стал скрывать ухмылки.
– Вы сами подумайте! – Сергей был оскорблен таким несерьезным отношением к серьезнейшему вопросу. – Жизнь должна быть такой, чтобы о тебе можно было написать книгу. А если ты всю жизнь просидишь за компом, что о тебе писать-то? Вот о каком выборе идет речь. И мы делаем за детей этот выбор! Дети не читают, а целыми днями превращаются в видеозомби. Читать, писать и думать они уже не умеют. Готовая масса для любой непорядочной государственной идеи!
– Особенно читать, да?
За стеклами очков на долю секунды мелькнуло что-то черное и недоброе. Сергей непроизвольно вздрогнул. Отчего-то он был уверен, что, хотя он глаз Премьера видеть не может, тот в свою очередь прекрасно видит его глаза и даже саму душу.
– Вы ведь, кажется, писатель? – щель рта под ужасными очками вновь пришла в движение. – А о чем пишете? Развлекаловку разводите? А к чему она? Вы знаете, почему не стало СССР? В нем развлекаловку разрешили, а пишуше-снимающая интеллигенция сразу этим воспользовалась и страну убила. Номенклатура понимала, что писать нужно разрешать только о трудовых свершениях. Писать нужно о труде, заводе, поле. Если публиковать романы о чем-то другом, люди будут стремиться читать об этом другом. И кончится тем, что они себя в поле и на заводе видеть не будут. Что в итоге мы и получили.