Страница 3 из 95
— Джинсы? В театр? С ума сошла, милая дочь?! Надень свою синюю юбку с белой блузой. Волосы не трожь! Я их тебе сейчас плойкой подкручу. Ты с какой радости мою помаду скоммуниздила? Не доросла еще с красными губехами ходить!
Спустя примерно час непрерывного кудахтанья над своим нелепым чадом и Оксана Дмитриевна, и Аврора результатом остались довольны. Юная девушка выглядела в должной мере мило, но уже не по-детски привлекательно. I`m not a girl, not yet a woman1 , как говорится. Семнадцать лет — шикарный возраст, когда ощущаешь ростки взрослости, но отрицаешь давление ответственности за свои слова и поступки.
Уже обувая в коридоре новые замшевые сапожки, Аврора получила от матери влажный поцелуй в лоб и не понятное в тот момент напутствие:
— Будь сильной, дочь, будь смелой.
Осознание пришло довольно быстро — всего-то после получаса от начала спектакля. Боже! Четыре часа оперы! За какие грехи? «Мама, блин, предупредить не могла? А еще учительница музыки», — ворчала про себя Аврора, в то время как некоторые ее одноклассники почти бесшумно, чтобы «не спалила русичка», достали плееры с наушниками -капельками и только тогда стали подавать признаки жизни, а не мертвецкого обалдевания от предстоящей пытки и беспросветной скуки.
Вырвавшись на свободу, Аврора была бы рада разозлиться из-за потерянного вечера, но обнаружила в себе лишь усталость, которая давила прессом в сто тысяч тонн. Цель виделась четкой и ясной — добраться до квартиры, одарить маму тяжелым взглядом и завалиться спать. Кроватка и сон, ммммм! Блаженство уже на подходе!
Цель была четкой, ясной, но отнюдь не близкой. Спектакль длился почти четыре часа, до дома ехать на автобусе еще около часа. В итоге Аврора выползла из салона автобуса уже близко к полуночи. И как назло ранняя весна, стало быть, темно, и как назло четверг, стало быть, пустынные улицы. Эй, люди, вы чего все уснули-то? Тут, между прочим, девушке одной во мраке ночи страшно!
Темнота — это уже страшно. А тут еще из автобуса с Авророй на одной остановке вышел парень и пошел в том же направлении, что и она. Девушка в тот момент успела проклясть все на свете: и то, что ходила в хоровой кружок, а не на карате или легкую атлетику, и то, что надела юбку с сапогами на каблуках, а не джинсы с кроссовками, и то, что направляется она в двадцатый подъезд. Дом, в котором жила Аврора, состоял из трех девятиэтажек стоящих вплотную друг к другу, в каждой девятиэтажке по девять подъездов. Этот жилищный комплекс в народе назывался «Китайская стена», или попросту «китайка». Аврора жила в итоговом двадцатом подъезде.
Девушка изо всех сил старалась не думать о наихудших вариантах завершения вечера, но неоднократно просмотренный фильм «Молчание ягнят» позитивному мышлению не способствовал. Аврора ускоряла и замедляла темп ходьбы, шла то по правой, то по левой части дороги лишь бы убедиться, что ее таинственный провожатый идет по своим делам и своим маршрутом.
Что такое крах надежд? Это когда темным поздним мартовским вечером во дворе дома с редкими фонарями таинственный провожатый следует за девушкой по пятам в паре шагов позади нее.
Аврора мысленно подготовила себя к худшему, но все-таки прикинула, что ее каблук достаточно тонкий и острый, чтобы причинить болезненный удар сопернику, как тишина улицы, наконец, разрезалась тихим голосом с едва уловимыми смешинками в интонации:
— Девушка, — позвал парень.
— Что? — Авроре думалось, что незаинтересованность в происходящем и спокойствие — лучшая тактика в сложившейся ситуации.
— Мне в двадцать третий дом нужно.
— Рада за вас.
— Вас дальше некому будет провожать.
Аврора от неожиданности даже развернулась к нему лицом, а этот мерзкий, гадкий, спровоцировавший три микроинфаркта у молодой и здоровой девчушки тип ей криво улыбался.
Аврора буквально забежала в свой родной, спасительный двадцатый под бархатный смех.
Что там было немногим ранее про усталость, кроватку и сон? Можете забыть! Точнее кроватка была. И не одна, а с мягкой подушкой, одеялом и простыней, пахнущей стиральным порошком. Только вот сна ни в одном глазу.
Одну минуту девушка костерила своего нежеланного провожатого на чем свет стоит, другую — уже обнималась с подушкой, принимая столь неожиданную заботу, третью — застенчиво краснела при воспоминании взгляда парня, сумевшего выцепить вид ее острых коленок в пространстве между юбкой и высокими сапожками. Потом еще была четвертая минута, пятая, тридцать седьмая, семьдесят восьмая, девяносто седьмая, сто одиннадцатая...
Следующим утром Аврора спросонья обнаружила себя крепко и ревностно обнимающей подушку.
— Проснись и пой, милая дочь! — ураганом в ее комнату ворвалась Оксана Дмитриевна. — Все-таки неправильно мы с отцом тебя назвали… Уж полдень на дворе, а ты все дрыхнешь, зорька моя.
— Мама, я же не корова! Что еще за Зорька?!
— Все, все, хорош гундеть. Не пристало быть букой в такой праздник.