Страница 24 из 42
В это время снова заиграла мерзкая песенка про паровозик. Костик замер, его глаза расширились как два стеклянных шарика. Он пытался взять меня за руку, но у него ничего не получалось. Костик исчез. Я схватил фонарик и бросился на звук. Музыка играла где-то за стеной. Схватив лом, начал долбить стенку. Я не пробил и половины как музыка внезапно стихла и лишь противный вой в другом месте квартиры заставил меня закончить работу. С ломом наперевес я ринулся на звук, но ничего не нашел, кроме одинокой шишечки. Я поднял ее, обошел всю квартиру, но нигде не нашел Костика. После долгих метаний я вернулся к Кеме. Шишку положил под подушку, долго ворочался, но все же заснул. Всю ночь Кема крепко прижималась ко мне. Ноги были ледяными, словно металл на морозе. Не хватало еще, чтобы она заболела.
***
Я проснулся раньше Кемы. Было очень холодно. Впервые за все время пребывания в этом мире. Лил ли за окном дождь, сыпал ли снег, в квартире всегда была одинаковая температура. И лишь проходя мимо окон можно было почувствовать что-то. А теперь холод просто пронизывал нас до костей. Пришлось одеться потеплее. Кема проснулась, но вставать не торопилась. Я ушел на кухню, ставить чайник. Комнаты снова передвинулись. Странно. Мы не нарушали привычный порядок. Я специально сверил записи. Не было никакой логики. Мои наблюдения теряли смысл. Я вспомнил нашу беседу с Костиком, просьбу Люсеньки помочь ему. Ее мольбы найти сандалик. Я понимал, что существует некая связь между вещами этих несчастных страдальцев. Сандалик Люсеньки, браунинг Кости, птица – свистулька подростка с глупой улыбкой. Кажется, Костя называл его Валерой. Я решил рассказать все Кеме.
- Кема, нам нужно поговорить. Здесь происходят странные вещи…
- Я знаю. И мне очень страшно. Я читала твои записи. Жуткий бред…бред…
- Кема, это не бред и не сон. Почитай дневник своего старика. Вспомни, что он рассказывал в детстве…
- Я ничего не хочу об этом слышать и знать! Ясно?! Ты просил меня жить. Я живу. И пытаюсь даже найти что-то хорошее. Но я не хочу погружаться глубже.
Пока я раздумывал обидеться мне на ее слова либо сделать вид, что ничего не произошло, она потянулась ко мне, обняла и грустно зашептала мне в ухо:
- Прости меня, пожалуйста. Я не готова к этому кошмару. Я только обрела кусочек счастья…тебя…знаю, звучит нелепо… но … любимый, не рассказывай мне все эти ужасы. Я ничего не хочу знать. Я хочу быть с тобой и если суждено случиться чему-то страшному, то пусть это произойдет как-то неожиданно… только будь всегда рядом…
Я гладил ее по голове, пообещав, что больше ничего не расскажу. Все происшествия я записывал в тетрадь. Позже я не раз замечал, что Кема читает мои записи. Я делал вид, что не замечаю этого, Кема делала вид, что ничего не читала. Мы оба играли в игру, главной целью которой было убедить друг друга, что ничего не происходит. Кема не задавала вопросов, я не вдавался в подробности. Лишь попросил ее еще раз пройтись по спискам, пытаясь найти браунинг и заодно птичку-свистульку. Но Кема не нашла ни того, ни другого. Оставшиеся две комнаты мы разбирали с особой тщательностью и азартом. Вписывали каждую мелочь, торопились. Защищаясь от холода, мы несколько суток включали газ на кухне, жгли старые стулья и дверцы шкафов в тазу, часами нежились в ванной комнате. Самым сложным было покидать горячую воду, возвращаясь в ледяные комнаты. Странным было то, что после нашего пробуждения зима сменилась летом, но холод никуда не уходил. Так продолжалось довольно долго. Костик не появлялся. Несколько раз играла жуткая песенка, по ночам слышались топот и стоны, кто – то скрипел за стеной. Однажды, когда мы проснулись и за окном стояла глубокая чернильная ночь, я направился в нужник. По пути запнулся обо что-то мохнатое, трясущееся, теплое, словно живое. Увидеть не увидел, но испугался до жути. Нечто, издавая мерзкие протяжные стоны, отползло в одну из комнат. Я включил везде свет, взяв лом, пошел следом. Существа нигде не было. Место, где я запнулся, еще долго оставалось теплым, словно на нем кто-то лежал. В другой раз, разбирая шкаф, я залез в кучу, состоящую из кожаных пальто, меховых горжеток и старых полушубков. Странное существо, напоминающее гигантскую ворону, пронзительно закричав, выпорхнуло невесть откуда, заставив меня резко отскочить в сторону. Ударившись об стену, существо, громко хлопая крыльями, шмыгнуло в форточку, где, пролетев несколько десятков метров, растаяло черными жирными каплями. Капли так и остались на пыльной глине детской площадки, словно проехавшая цистерна с битумом дала течь и смола расплескалась по дороге. Холод, странные явления, пугающие звуки, постоянное чувство тревоги. Мы с Кемой понимали, что надвигается какая-то угроза. Хотелось верить, что мы ошибаемся. Мы никогда не пожелали бы никому разделить нашу участь. Я много размышлял над тем, как бы поступил, будь у одного из нас шанс спастись. Уйти, оставив Кему одну, было невозможным, даже представлять было жутко. Я бы просто не смог существовать, зная, что она тут, в этом аду. Остаться – позволив Кеме обрести счастье свободы – чудовищный исход, кошмар, от которого отмахивался, как от внезапных мыслей о смерти близких. Решил не думать об этом совсем. Если такое случится – то лучше растаять как та ворона.