Страница 8 из 9
«Прекрасно! Приготовились!» – мелодраматическим шепотом произнес я и c громким воплем выскочил из-за куста, размахивая руками. Цапли не удостоили меня вниманием. Я хлопал в ладоши, кричал, но без толку. Какая нелепость: все утро мы украдкой пробирались через кусты и даже пискнуть не смели, чтобы не спугнуть этих, якобы трепетных, птичек, а сейчас орем изо всех сил, а им до нас нет никакого дела. Зачем тогда нужно было прятаться и молчать… Я громко рассмеялся и побежал к берегу. Первыми вспорхнули утки, что плескались на мелководье. За ними взлетели чайки, и в следующий миг огромной белой волной поднялись все птицы. Их голоса эхом разносились над рябью воды.
Вернувшись в Каранамбо, мы честно рассказали Тайни, как испугались коров.
«Ну что поделаешь, – рассмеялся он. – Они иногда бывают довольно норовистые. Я и сам не раз бегал от них в первые годы».
Мы почувствовали, что наше доброе имя хотя бы отчасти восстановлено.
На следующий день Тайни предложил пойти на плес реки Рупунуни, который начинался сразу за его домом. На берегу он подвел нас к рыхлому, похожему на глыбу туфа валуну, испещренному воронками, и бросил в одну из нор камень. В ответ со дна донесся сдавленный утробный звук.
«Дома сидит, – прокомментировал Тайни. – Электрические угри здесь все дырки обжили».
У меня был свой более совершенный прибор для поиска электрических угрей. Перед поездкой нас попросили записать электрические импульсы, какие посылает эта рыба. Особо сложного оборудования для такого дела не требовалось: достаточно было прикрепить две тонкие медные проволоки к небольшой деревяшке и протянуть от них гибкий провод, который подключался бы к магнитофону. Итак, я опустил наше примитивное звукозаписывающее устройство в нору и тут же услышал в наушниках потрескивание, означавшее, что угорь выпустил разряд. Треск нарастал, учащался и, достигнув некоего предела, пошел на спад. Считается, что импульсы служат своего рода локаторами: вдоль боковой линии угря расположены сенсорные окончания, с помощью которых он улавливает изменения электрических полей. Для него это сигнал: вблизи крупный предмет, – и так, следуя собственной «навигации», эта рыба, достигающая иногда полутора метров в длину, свободно лавирует между камнями в мутной речной воде. Однако слабыми импульсами электрический угорь не ограничивается; он способен генерировать разряды такого высокого напряжения, что они не только парализуют его добычу, но, как рассказывают, вполне могут оглушить человека.
Мы спустились к «причалу» Тайни, забрались в два каноэ с подвесными моторами и поплыли вверх по течению. По пути нам встретилось дерево, на котором поселилась стая тираннов; их гнезда, словно огромные биты, свисали с ветвей. К обоим каноэ мы привязали удочки-донки с наживкой на металлических крючках: вдруг попадется какая-нибудь рыба. Ждать долго не пришлось. Как только мы отплыли, я почувствовал, что клюет, потянул леску, вытащил серебристо-черную рыбину примерно тридцати сантиметров в длину и стал вытаскивать крючок у нее изо рта.
«Побереги пальцы, – невозмутимо посоветовал Тайни. – Рыба-каннибал все-таки».
Пиранья
Я швырнул улов на дно лодки.
«Никогда так не делай, парень, – буркнул Тайни, схватил весло и ударом оглушил рыбу. – Она могла тебя чертовски сильно цапнуть».
Он поднял рыбину и в подтверждение своих слов засунул в ее разинутый рот ветку бамбука. Два ряда треугольных, острых как лезвия зубов сомкнулись, и ветка, словно под ударом топора, раскололась надвое.
Я ошалело смотрел на Тайни.
«Правда, что стая этих рыб может окружить человека и обглодать его до костей?» – вырвалось у меня.
Тайни рассмеялся.
Чарльз Лагус возвращается из Рупунуни
«Если ты настолько глуп, чтобы оставаться в воде, когда пираньи, или перайи, как мы их тут называем, начали тебя кусать, они вполне могут тебе крупно подгадить. Эти твари нападают, как только унюхают кровь, поэтому я никогда не купаюсь, если порезался. К счастью, они не любят неспокойную воду. Когда выходишь из каноэ, надо как следует взбаламутить воду, и перайи вряд ли появятся. Конечно, – продолжал Тайни, – иногда они нападают без всякой причины. Помню, как-то мы должны были плыть в одном каноэ с 15 индейцами. Забирались по одному, и, конечно, у каждого, хотя бы на секунду, одна нога оказывалась в воде. Обуви ни у кого, кроме меня, не было. Я залез последним, а когда уселся, заметил, что у индейца, что сидит напротив, нога кровоточит. Я спросил, что случилось, а он говорит: «Перайя укусила, когда забирался в каноэ». Оказалось, что перайи выгрызли кусочки мяса из ног у 13 из 15 парней. Никто из них при этом даже не вскрикнул, и других предупредить никому в голову не пришло. Впрочем, думаю, эта история не столько о перайях, сколько об индейцах».
Мы провели несколько дней в Каранамбо и вернулись в Летем. Мало-помалу наша коллекция животных росла, и когда две недели спустя мы возвращались из саванны в Джорджтаун, с нами летел не только кайман в огромном, сделанном на заказ деревянном ящике, но и гигантский муравьед, небольшая анаконда, несколько болотных черепах, обезьяны-капуцины, длиннохвостые попугайчики и попугаи ара. Это было достойное начало.
3. Разукрашенная скала
Река Мазаруни берет начало в высокогорье на крайнем западе Гайаны, почти у самой границы с Венесуэлой. На протяжении 160 километров она огибает три четверти огромного круга, прежде чем врезаться в гряду песчаных гор, в них исчезнуть и вскоре, километров через тридцать, прорваться с высоты 400 метров каскадами и порогами, которые полностью перекрывают движение по воде в этих местах.
Тем, кто хотел бы добраться в бассейн Мазаруни по суше, предстоит долгое и трудное испытание крутыми горными дорогами. Самый короткий путь занимает три дня, сначала через густой, непроходимый лес, а потом вверх, на высоту без малого тысячу метров. Стоит ли удивляться, что десятилетиями эта местность была почти полностью отрезана от остальной страны, и всего за несколько лет до нашего приезда жившие здесь обособленно полторы тысячи индейцев мало что знали о цивилизации побережья.
Ситуация изменилась с появлением самолетов: амфибия легко преодолевала горный барьер и спокойно приземлялась как раз в центре бассейна, на длинной, широкой полосе реки. Чем доступней становились эти места, тем больше опасностей угрожало жившим здесь индейцам акавайо и арекуна. Чтобы защитить их от любителей чужого дармового труда, правительство объявило бассейн Мазаруни индейской резервацией, закрытой для охотников за золотом и алмазами, а также для путешественников, у которых не было разрешений. Кроме того, оно назначило окружного чиновника, чья работа состояла в том, чтобы заботиться о коренном населении.
Занимал эту должность Билл Сеггар. К счастью, мы впервые прилетели в Джорджтаун как раз в те дни, когда он совершал один из нечастых визитов в столицу, чтобы запастись на полгода едой, бензином и прочими необходимыми вещами, которые самолетом доставляли туда, где он жил.
Он был высоким, загорелым, крепким мужчиной; по его лицу сетью тянулись глубокие морщины. Сдержанно, чтобы ничем не выдать гордости за свою землю и любовь к ней, он рассказывал о недавно открытых водопадах, о бескрайних пространствах нехоженых лесов, о странной церкви аллилуйя, к которой себя причисляют многие акавайо, о колибри, тапирах и попугаях ара. Билл рассчитал, что должен закончить свои дела в Джорджтауне как раз в те дни, когда мы вернемся из двухнедельной поездки в Рупунуни, и любезно предложил лететь вместе с ним.
Итак, приехав в Джорджтаун, мы тут же с большим воодушевлением стали искать Билла, чтобы узнать, когда отправится самолет. Обнаружили его в гостиничном баре – Билл сидел, мрачно уставившись в стакан рома пополам с имбирным пивом. У него были дурные новости. Он ждал, что заказанные товары доставят на место «дакотой», которая обычно приземлялась в Имбаимадаи, на клочке открытой саванны недалеко от восточной границы бассейна. В сухое время года эта посадочная полоса служила безотказно, однако в сезон дождей ее полностью размывало. Теоретически к середине апреля она должна была подсохнуть, но в тот год случились непредсказуемо сильные ливни, и посадочная полоса превратилась в трясину. Билл собирался назавтра вылететь на амфибии, приземлиться на Мазаруни сразу за саванной в Имбаимадаи, с утра до вечера наблюдать за взлетной полосой и каждый день сообщать по радиосвязи о ее состоянии. Как только она подсохнет, грузовой самолет доставит из Джорджтауна самые необходимые припасы. Разумеется, их надо перевезти в первую очередь, и, если они долетят благополучно, а полоса по-прежнему будет сухой, последним бортом прибудем мы. Нам ничего не оставалось, как угрюмо допить свои коктейли, попрощаться с Биллом и пожелать ему без приключений добраться в Имбаимадаи.