Самый бездарный роман

Катя слегка нервничала: конечно, за Оксаной и раньше подобное водилось, она запросто могла пропасть дня на три, не предупреждая, зачем, куда отправилась и когда вернётся. Но Катя всё равно нервничала, потому что нервничал Михаил.

– Я, кажется, обидел её, – сказал он, с интересом разглядывая однообразные картинки на линолеуме.

– Чем же? – Катерина от удивления выпучила глаза. Разве деликатный, нежный, но в тоже время героический Миша способен кого-то обидеть? А тем более Оксану. Оксану нельзя обидеть, ведь она – кремень, столб, нормальный пацан, в конце концов.

– Ей стало нехорошо в кафе, а я как-то растерялся… – прошептал он. – Она вернётся? Она точно вернётся?

– А куда ж ей деваться? – беспечно ответила Катерина. – Обязательно вернётся.

– А ты не могла бы позвать её? – поинтересовался Михаил.

Катя сначала растерялась, а потом неожиданно для себя рассердилась:

– И каким образом, по-твоему, я должна это сделать? Я её под свою юбку что ли запрятала от тебя? – здесь следует заметить, что женщина была одета яркие красные брюки, немного ей великоватые.

Мужчина горестно вздохнул, поняв, что помощи от этой особы ему ждать не приходится и, печально шаркая ногами, подобно старичку, покинул книжный магазин «Бука».

А Катя стала переживать о предстоящей встрече с родителями Олива. Это знаменательное событие должно было произойти в ресторане с добрым названием «Надеждинский».

 

***

 

Олив ждал и нервно крутил в руках ключи от автомобиля. Автомобиль у него был хороший, дорогой, иностранный. Видно, что борьба с бедностью является прекрасным способом заработать нормальные деньги, не выходя за рамки закона.

Катя подъехала к ресторану, трепеща. Она вырядилась в Оксанино лучшее платье: подруга всё ещё пропадала незнамо где.

Олив улыбнулся и протянул Катерине руку. Его так называемые родители уже ждали в ресторане. Вполне приличная пара за вполне приличные деньги. Он нашёл их почти случайно, как почти случайно в человеческой жизни происходят самые приятные события: Олив, проезжая на машине, окатил грязной водой из лужи женщину, оказавшуюся актрисой местного театра. Совести у него, конечно, не было, а был всего лишь голос в ухе, заставивший его выйти, попросить прощения и предложить пожилой женщине подвезти её до дома в знак своего глубочайшего раскаяния. Правда, Олив не раскаивался и сопротивлялся голосу, как мог, но мог он плохо, поэтому слово за слово, и эта милая старушка, вместе со своим партнёром по театру, восседают на стульях ресторана с оптимистическим названием «Надеждинский».

Олив слегка поморщился. «Родители» его раздражали. Впрочем, его раздражала вся эта ситуация, но дело есть дело, ради него приходится мужественно терпеть.

– Познакомьтесь, – церемонно сказал он. – Это Катерина, самая выдающаяся девушка, которую я встречал в своей жизни.

Катя даже рот открыла от удивления.

– Катя, это мои родители: мама – Ангелина (рот Олива слегка искривился, когда он произносил это имя) Степановна и отец – Иван Сергеевич.

– Ой, – воскликнула Катя. – Получается, что ты Олив Иванович?

Все трое: Олив, Ангелина Степановна и Иван Сергеевич переглянулись. Если бы Олив хоть раз видел фильм «Семнадцать мгновений весны», то он, конечно, вспомнил бы знаменитую фразу: «Никогда ещё Штирлиц не был так близок к провалу». Но на его счастье этот фильм он не видел и о Штирлице совсем ничего не знал, поэтому он, судорожно сглотнув, просто кивнул.

Ресторан, в котором произошло сие знаменательное событие, был небольшим, но славился на весь город своей разнообразной, удовлетворяющей любым потребностям, кухней. Но Катерине в этот вечер кусок в горло как-то не лез. Родители Олива разглядывали её с большим интересом, как женщине казалось, с большим подозрительным интересом. Почему ей на ум пришло именно такое прилагательное, она и сама не могла толком понять.

– Катенька, а как ваше отчество? – поинтересовалась седоволосая голубоглазая пожилая женщина со сложной причёской – мама Олива – у Кати.

– Можно и без отчества, – заметила Катя.

– Но почему же? Мы в России, слава Богу, живём, здесь отчества приняты. Или вы, как все, на западный манер? – напустился на молодую женщину Иван Сергеевич, почти лысый полноватый, низкорослый мужчина лет примерно шестидесяти пяти-семидесяти.

Олив глухо застонал. Дилетанты, а ещё актёрами назвались! Кто ж так, нахрапом-то, действует? «Ты,» – бесцеремонно заявил голос в ухе. «Яблоко от яблони недалеко падает,» – довольно ехидно, подумав, добавил голос. Олив удивился, чего-чего, а ехидства от голоса он ну никак не ожидал. «Моё дурное влияние,» – неожиданно для себя подумал он.

– Екатерина Михайловна, – потупила глаза Катя. И, чтобы отвлечь внимание от себя, спросила:

– А почему вы назвали Олива Оливом?

Затем, отогнав от себя смущение, вспомнив о том, что после достаточно долгого близкого общения с Оксаной, попрощаться с церемониями должен каждый, язвительно добавила:

– Мы в России, слава Богу, живём, а имя-то вы сыну подобрали какое-то… не отечественное.

Катерина даже немного возгордилась собой, уела старичков.

Ангелина Степановна подавилась красной рыбой, приготовленной в белом вине. Иван Сергеевич покраснел слегка, затем прокашлялся и заявил:

– Это в честь Олив Ойл!

– В честь оливкового масла? – не поняла Катя.

– Да нет же! В честь Олив Ойл, подружки Попая-моряка.

Дальше последовала затяжная пауза, в течение которой Олив почувствовал, как на его голове зашевелилась ранняя седина.