Страница 10 из 35
Комната, в которую вошла Елизавета, была оборудована странно, площадь была громадная: широкая кровать, возле нее бархатная тахта, множество зеркал, крошечный стол с туловищем и головой слоненка, хобот, которого поднят вверх; в противоположном углу – письменный стол, рядом будуар и множество неимоверно больших напольных ваз.
Вся комната была обставлена несуразно, огромное пространство разделялось мебелью на несколько частей. Роман Карлович бывал здесь редко, даже прислуга в пенаты Елизаветы Петровны не заходила без надобности. Здесь было много пыли – это не раздражало Лиз. Убирались здесь только по ее указке, очень редко.
Поговаривали, что комната хранит прошлое, точная копия обстановки дома Елизаветы Петровны, дома, где прошло ее детство. Вернее, ее детская, зала и фрагмент кабинета ее отца. Иногда с комнаты доносилось всхлипывание. Странное бормотание. Казалось, она читала, что-то вслух. Может какие-то документы, письма. Прошлое явно не давало ей покоя, как и каждому человеку, пережившему горе, разочарование, и многое другое, что уничтожает радость и счастье жизни.
Возникал только один вопрос, зачем она сама заставляет себя мучиться? Зачем ей эта мука? Складывалось впечатление, что она умышленно измывалась над собой. И, что Елизавета не собиралась забывать прошлое и все, что с ним было связано: она держала его крепко, и проникала в него глубоко и осознанно. Она хорошо контролировала эту муку.
Елизавета Петровна в этой комнате, бывала довольно часто; в общем-то, ее воспоминания и ностальгия по прошлому, ничего хорошего не предвещали: все в доме знали, что погрузившись в прошлое и выйдя из него, Елизавета снова примется за тиранию, прислуге и охране не поздоровится дней несколько.
Но сегодня все было по-другому, она пробыла в комнате всего пол часа, на ней было яркое летнее, желтое платье, с довольно открытым лифом. Ей было хорошо в нем; Елизавета сменила прозрачный наряд и сверкала, как солнышко. В странной комнате она задержалась недолго, переоделась и все.
–Артур, я решила уволить прислугу, оставляем только кухарку, все остальные будут приходить с агентства, в доме снует много лишнего народу. Мне они ни к чему, вам понятна моя просьба! Роман Карлович со мной согласен. Меня раздражают лишние люди! Да… и еще! Всю выпивку с дома убрать, всю! Это ясно? И еще! На улице, вот там, вернее, – она указала на сад, – водрузить лавочку, точь-в-точь такую, как в том парке, в котором мы были с мужем ночью. Надеюсь, вопросов нет! Можешь… даже… ту… с парка приволочь, мне без разницы. И, да, что-то ты, Артур, дерьмово выглядишь, не то, что Алексей. Учись! И еще… в парке мне было холодно. У тебя, что, Артур, пледы кончились? – Лиз веселилась, но все же она была в странном перевозбужденном настроении, ее напускная безэмоциональность настораживала и немного пугала Артура.
–И отключите эти чертовые мониторы! Если уже отключены тогда – это прекрасно! Роман Карлович обещал отключить эту надоедливую слежку! По всему дому снуют лишние люди и эти камеры осточертели! Я хочу, чтобы хотя бы раз… этот дом был пуст! – Лиз говорила, как робот, никаких чувств и эмоций. Слова ни во что не были завернуты.
Лиз говорила громко, как будто восклицая, но жизни в этом не было. Взгляд ничего не выражал. Она прикрикивала просто так, потому что так нужно, так принято говорить с прислугой, вот и все. Но все же... Она явно, что-то задумала. Артуру ее требования были не по душе, он не произнес ни единого слова. Слова были ни к чему. Начальник охраны ничего не решал. Капризы Елизаветы Петровны были для него обычным, привычным, естественным ходом событий его повседневности.
–Ну, вот и хорошо! Молчишь, значит, все понимаешь, Артур! Что молчать надо! Выполняй и точка! – прошептала Елизавета Петровна. Она знала, Артур не смел открыто ей возражать. В ее доме ей никто не возражал, даже Роман Карлович. В их игры никто не имел права вмешиваться.