Рузвельт

— Тоже мой отец.

— И они с Джеком...

— Да, — кивнула я, понимая, какой вывод напрашивается Артуру.

— А ты...

— Нет, я не лесбиянка. А ты? — все еще подшучивала я.

— И я не лесбиянка.

— Слава богу! — выдохнула я, поднимаясь с кровати и распуская длинные волосы.

Я повернулась к Артуру и заметила, что он очень странно меня разглядывает, словно первый раз в жизни видит. Я не подала виду, что смутилась, только заправила прядь волос за уши.

— Мой лучший друг сегодня сказал мне, что он гей, — поведала я, спеша оправдаться. — Не пойми меня неправильно, но если в моей жизни прибавится еще парочка людей нетрадиционной ориентации, я просто сойду с ума.

Я достала из выдвижного ящика пижамные шорты с длинной футболкой «Chicago Bulls» и отправилась в ванную, прилегающую к комнате, чтобы переодеться.

— Лучшая подруга моей мамы была лесбиянкой, — сказал Артур.

Дверь в ванной была чуть приоткрыта, и я отчетливо слышала каждое его слово.

— Была? Что с ней стало? — спросила я, натягивая майку.

— Она переспала с моим отцом.

— Что? — я высунулась из-за двери, едва успев натянуть на себя шорты и махровые носки с рисунками панды.

— Это случилось три года назад. Мы тогда жили в Америке, но после развода право полной опеки осталось у мамы. Она англичанка, так что мы с ней переехали в Лондон.

— Вот тебе и странный акцент, — только сейчас я поняла, что некоторые слова он произносил мягко, совсем как американец, а остальные выходили резкими и чопорными, с проглоченной буквой «р».

— Моя бабушка ортодоксальная британка, она бы прожгла мне язык раскаленным чайником «Эрл Грея», если бы я не заговорил с акцентом.

— Какая милая женщина. Ты уверен, что она не из Детройта? — улыбнулась я, усаживаясь вместе с ним на кровать.

— Нет, она из Шотландии. Но я уверен, что ты бы ей понравилась, — Артур тихо рассмеялся, потирая переносицу под оправой очков.

Я решила, что очки ему больше не нужны, поэтому аккуратно стянула их с его лица и положила на прикроватную тумбочку.

— Лесбиянки вообще странные существа, — со знанием дела сказала я, подтягивая под себя ногу, на которой недавно начал светлеть огромный синяк. — Моя сестра Мэгги — побочный эффект юношеских похождений Джека — успела забеременеть от какого-то типа в баре, а потом поняла, что она вообще больше не по мальчикам.

— Это, наверно, неловко, — сморщился Арт. — Что она сделала с ребенком?

— Родила, — усмехнулась я. — Китти у нее получилась замечательной. Я надеюсь, что хотя бы из нее выйдет что-то стоящее, и у Картеров появится хотя бы один уравновешенный член семьи. 

— Ты за этим проследишь, верно? 

— Девочка с оружием под кроватью? О да, уж я точно знаю, как растить детей.

Наши с Артуром плечи соприкасались, а моя коленка практически лежала на его бедре. Я не из тех людей, кто близко подпускает к себе незнакомцев. Физически я могу контактировать только с теми, кому по-настоящему доверяю. Но Артур — это просто сенсация. Вспышка молнии в моем крохотном, мнительном мире. Сидеть к нему почти впритык не казалось чем-то распутным или неправильным. Ни сейчас, ни несколькими часами ранее в «Крузе».

Не удивительно, что этот парень умудрился понравиться даже Тони. Было в нем что-то притягательное, необычное. И дело даже не в акценте. Каждую точку соприкосновения наших конечностей обдавало теплом, и мне хотелось льнуть только ближе, чтобы согреться целиком. 

— А у тебя не только оружие припрятано, — он вдруг поднялся с кровати и прошел к винтажному стеганному креслу в углу комнаты и поднял с него лежащее там укулеле. 

— Я взяла его на время.

— И как давно оно у тебя? — спросил Артур, оглядывая мелкие царапины и потрескавшиеся наклейки на корпусе инструмента.

— Восемь лет? — задумалась я. — Может, десять. Точно не помню.

— Ты умеешь пользоваться чьей-то щедростью, — усмехнулся Даунтаун.

— Ага. Если подумываешь что-нибудь мне одолжить — не стесняйся.

Вообще-то, я не люблю, когда кто-то трогает мою миниатюрную гитару, но сегодня, по какой-то причине решила сделать исключение ради этого недобританца.

— Сыграешь что-нибудь?

— Только за наличку, — улыбнулась я.

— Но меня обчистили.

— Не повезло тебе. Приходи, когда перестанешь бедствовать, — я хохотнула, забирая гитару из его рук и возвращая ее на место.

— Ты вымогательница, Рузвельт, — он встал вслед за мной и поймал меня за запястье, которое казалось слишком тонким, потому что буквально тонуло в его длинных пальцах.

Мы стояли посреди комнаты рядом с окном, на стекле которого бледными огоньками отражался светильник, горящий на прикроватной тумбочке.

Артур перебирал мои обернутые пластырем пальцы в своей руке и усмехался самому себе. А сердце у меня было готово галопом пуститься по организму.

— Почему «Рузвельт»? — спросила я.

— Почему «Даунтаун»? — он припомнил собственное прозвище.

— Потому что ты из Даунтауна. А Рузвельт?

— Теодор Рузвельт, — пояснил он.

— Это тот, у которого прическа как у Обри Бердсли?

— Да, — усмехнулся он. — А еще тот, который был самым молодым президентом за всю историю Америки, натуралистом и борцом за социальную справедливость.

— Но ведь у нас с ним ничего общего! Я даже не знаю, кто такой «натуралист».

— А мне кажется, вы очень похожи. Не прическами, конечно же, — Артур рассеянно провел пальцем по шраму, выглядывающему из-под футболки.

Он посмотрел мне в глаза, хотя сомневаюсь, что он увидел что-то без очков при этом слабом освещении, а затем резко выпустил мою руку из своей и, медленно выдохнув, прошел в ванну, так ничего и не объяснив.

Вода пошуршала какое-то время, а затем мы улеглись спать. Я ворочалась на кровати, пытаясь найти удобное положение, но все никак не могла заснуть. Вместо этого я думала об Артуре и о том, как ему, наверно, тяжело сейчас жить с отцом, который когда-то предал их семью. Я как никто другой знала, какого это — разочаровываться в своих никчемных биологических родителях, поэтому боль даунтаунского мальчишки на какое-то мгновение стала болью пятилетней девочки, плачущей на кровати в детском приюте.