Страница 60 из 72
В конце концов Айви нарушила тишину.
— Вы, должно быть, умираете с голода, — сказала она, а затем, осторожно подняв голову Бет со своих колен, встала и начала открывать ящики буфета и доставать кастрюли и сковородки.
— Можно я помогу? — спросила Бет.
— Ну, можешь почистить немного картошки, если ты не против, пока я займусь бобами, — ответила Айви. — Хочешь рюмочку вина? Уверена, что да. Джим, — позвала она, — достань бузину и несколько рюмок.
Старик встал и, открыв двери небольшого дубового буфета в углу, достал четыре рюмки и графин с резьбой на боках — изображениями стеблей ячменя и пшеницы. Он разлил прозрачное светло-золотистое вино в рюмки, отнес одну Набу, а затем две — Бет и Айви, стоявшим возле раковины. Взяв собственную, он обернулся и промолвил:
— Давайте поднимем тост.
Все повернулись лицом друг к другу, а затем, когда они подняли свои рюмки и Бет объяснила Набу, что делать, Джим сказал тихо и ровно:
— Давайте выпьем за каждое существо, будь то человек или животное, которое когда-либо пострадало от рук любого другого существа.
Слова были самыми простыми, но глубоко тронули всех, и, потягивая вино, каждый ушел в собственные мысли. Раздумья причинили Набу боль, которую он едва мог снести. Он думал обо всех изуродованных и растерзанных людьми животных, которых когда-либо видел, а затем в его памяти медленно и ясно встали образы Руфуса, Бруина, Тары и наконец Сэма. Он видел их, словно они были здесь, в этой комнате, и чувствовал, что сейчас у него хлынут слезы. Но тут же его печаль превратилась в гнев, а гнев — в решимость и железную уверенность, какой он никогда не ощущал прежде. Он снова поднял свою рюмку и тихо проговорил про себя:
— За вас. Мы добьемся успеха ради вас, — и отпил еще глоток вина.
Джим и Айви вспоминали не только обо всех животных, которых на их глазах мучили и истязали люди, но и обо всех голодных, бедных и угнетенных своего собственного рода. Они думали о тех, кто умирал от болезней, которые можно было излечить, но никто не излечил, и о глупости войны, о невзгодах и страданиях ее жертв. Они думали до тех пор, пока не изнемогли от дум, и тогда Джим вдруг заговорил слегка дрожащим от переживаний голосом:
— Наб, пойдем. Подсоби мне подоить коз и набрать яиц, если найдутся.
Мальчик обрадовался возможности высвободиться из тумана депрессии, затянувшего его душу, встал и последовал за Джимом через переднюю дверь в темный дождливый вечер.
— Вот, набрось, — сказал старик и протянул Набу просторное потрепанное голубое пальто. — А это тебе на ноги, — добавил он, вручая пару резиновых сапог.
Старик и мальчик двинулись под вновь накрапывающим дождем в козий сарай по дорожке, огибающей дом. В сарае было тепло и пахло сеном; Джесси и Эми выскочили к ним и принялись принюхиваться и тыкаться носами в руки Джима.
— Дай им вот это, — сказал Джим Набу и протянул ему три толстых хлебных корки. Козы немедленно перевели свое внимание на мальчика. Наб разломал корки и попытался разделить их поровну между козами, но те стали напирать на него и пихаться — каждой не терпелось урвать себе порцию побольше. Хлеб исчез в одно мгновение, но козы все еще тыкались носами и тянули за карманы пальто, которое обычно носил Джим.
— Покажи им руки, вот так, — сказал Джим и растопырил ладони, чтобы показать Набу, что он имел в виду. Козы безутешно обнюхали пустые руки Наба, а затем, с выражением полнейшего разочарования, отвернулись и отошли к ведрам с отрубями, которые приготовил для них Джим. Пока они ели, он доил их, и Наб восхищенно наблюдал, как старик ритмично выдавливает пенистую белую жидкость из двух сосков: сначала один, потом другой, потом опять первый и так далее; струи молока били в ведро внизу. Сначала Джим подоил Эми, а затем, повернувшись к Джесси, поманил Наба, и принялся учить мальчика доить козу. Это заняло какое-то время и долго не ладилось, но в итоге мальчику удалось пустить в ведро тонкий ручеек молока из одного из сосков. Джим закричал «Ура!» и хлопнул в ладоши, а Наб засмеялся.
Потом старик взял дело в свои руки — дойка в исполнении Наба затянулась бы надолго, тогда как Джим справился в два счета.
— Отнесем это обратно в дом, — сказал он, поднимая ведра с молоком, — а затем пойдем заберем яйца и покормим кур. Спокойной ночи, красотки, — сказал он козам. Наб погладил и приласкал их; но они были слишком заняты, приканчивая отруби на дне своих ведерок, чтобы уделять ему особое внимание, и подняли глаза лишь когда закрылась дверь, после чего немного поблеяли в знак прощания и вернулись к еде.
Джим и Наб оставили молоко в доме прямо у входной двери, после чего направились на задний двор к курятнику, по дороге остановившись у маленького каменного навеса, чтобы набрать зерна. Дождь все еще шел, и высокие скалистые горы за стенами окутывало низкое облако. Было слишком мокро, чтобы хоть одна из кур гуляла снаружи, и когда люди открыли дверь сарая и вошли внутрь, поднялся переполох с кудахтаньем.
— Они не привыкли к незнакомцам, поэтому и шумят больше обычного, — пояснил Джим, обходя гнезда, осторожно подбирая яйца и складывая их в небольшую коричневую плетеную корзину, которую захватил из дома. — Ты не мог бы высыпать ведро с зерном в эту кормушку посередине? — попросил он Наба; когда мальчик это сделал, все курицы спорхнули со своих насестов вдоль стен сарая и пустились яростно клевать. Дождь, колотящий по крыше, зазвучал куда громче — по контрасту с наступившей внутри тишиной, пока куры сосредоточились на еде, а Джим искал яйца.
— Вот, — сказал он, сделав круг и вернувшись к двери, где стоял Наб. — Не думаю, что найду еще. Впрочем, они и так постарались, у нас набралось порядком. Только наполню их поилку, и сразу пойдем.
Они возвращались, обходя дом с другой стороны, и Наб увидел аккуратный огородик, вокруг которого Джим поставил высокую ограду, чтобы козы и овцы не залезли. Здесь росла масса зелени: похожая на папоротник ботва картофеля, еще не выкопанного на зиму, ряды брокколи, брюссельской и кудрявой капусты в преддверии долгих холодных дней впереди, ряды поменьше — осенней и зимней кочанной капусты, а за ними, в конце, высокие колья, на которые взбиралась фасоль. Репчатый лук Джим собрал только вчера, и он сох в одной из хозяйственных построек.
Когда они вернулись в дом, Наб снял пальто, с которого капало, и передал его Джиму, а тот встряхнул его снаружи и повесил на колышек рядом со своим на обратной стороне двери. Свои грязные сапоги они оставили на коврике сбоку.
— Вы как раз вовремя, — окликнула их Айви. — Суп на столе!
— Идем, — сказал Джим Набу. — Ручаюсь, ты умираешь с голоду.
На кухонном столе стояли четыре дымящиеся миски с овощным супом, и Бет с Айви уже готовились приступать. Наб сел на стул рядом с Бет, и она показала ему, как использовать ложку, чтобы хлебать суп. С дрожью страха он вспомнил последний раз, когда держал в руке ложку — это было так давно… Все вокруг смеялись, когда суп лился с его ложки на стол или стекал по подбородку, но вскоре он приноровился и начал наслаждаться восхитительным вкусом. На тарелку рядом с его миской Айви положила толстый ломоть еще теплого, свежевыпеченного черного хлеба, и он скопировал действия остальных, которые отламывали от хлеба кусочки и ели, перемежая с ложками супа. Вскоре он достиг дна миски и стал вылавливать ложкой все оставшиеся кусочки овощей: кубики нежной молодой моркови, картошки и репы, горох с фасолью и ячмень. Им с Бет налили еще по миске, а потом Айви подошла к плите и достала из духовки четыре тарелки, на которых лежал золотисто-желтый гороховый омлет, украшенный веточками петрушки и помидорами.
— Джим, — сказала она. — Ты не мог бы достать жареную картошку и овощи? — Старик встал и принес огромную миску, полную хрустящего жареного картофеля, и еще одну миску, половину которой занимала горка фасоли, а другую — небольшой холмик зеленых соцветий брокколи.
— Набирайте себе, — сказала Айви. — Надеюсь, я приготовила достаточно. Во всяком случае, ешьте сколько хотите. Думаю, вы бы не прочь выпить еще вина. Сейчас схожу, принесу рюмочки.