Страница 10 из 25
Все звери с ужасом глядят на огонь. Все звери, кроме человека. Человек же хуже скота, гораздо хуже, гаже. Пока Рудольф Меджидович, размышляя таким образом, усаживался в своё кресло, дверь отворилась. Кто-то с клёкотом и сопением попытался пролезть вовнутрь. Джива повернул голову, на лице его изобразилась презрительная усмешка.
Входящий оказался человеком совсем ещё нестарым, лет около тридцати. Холёное лицо с розовыми брылами тщательно выбрито, маленькие глазки глядели настороженно. Короткий нос с вывернутыми наружу ноздрями напоминал пятачок. Пятачок подвигался, тревожно понюхал воздух.
Человек пролезал в узкую створку трудно, по частям уминая себя. Узкие плечи прошли сразу, без затруднения. Затем ему при помощи рук удалось в два-три приёма пропихнуть колыхающийся, мягкий живот. После этого, совершив некоторую замедленную ламбаду, высвободил из дверного проёма толстый зад и оказался весь по эту сторону пространства.
«Поистине хуже скота», – ещё раз с удовольствием подумал поджарый Джива. Вежливо приподнялся, взмахом ладони приветствовал гостя. Гостем был Ордынцев Семён Семёнович, глава района.
Войдя в залу, Ордынцев беспокойно огляделся. Джива указал на камин. Затрещал паркет под ногами Ордынцева. Тяжко дыша, отпыхиваясь, отфукиваясь и отдуваясь, гость добрался до кресла. Повернулся толстым задом, взялся обеими руками за дубовые подлокотники, опустил распухшее тело на сиденье. Отвалился и шумно, с облегчением выдохнул, точно свалил с плеч куль муки.
Джива же нарочно подскочил, прошёлся туда-обратно, энергично цокая каблучками, пружиня на своих эластичных ногах. Ему приятно было лишний раз убедиться в своём полном превосходстве над всем прочим одряхлевшим, дебелым человечеством.
– Это что же творится на свете, а? Пых-пхы… Парадокс! Ф-фух… – заклокотал Ордынцев, присюсюкивая, округляя небольшие свои глазки. – Я когда узнал, чуть с кресел не слетел.
– Ничего не поделаешь, Сёма, – весело сказал Джива. – У меня первая реакция была такая же. Надо подчиниться. У них всё построено на парадоксе.
– Чем я им плох-то был? – Ордынцев принялся промакивать платком вспотевшее лицо. – Зачем они этого дурака выбрали? Смотрины какие-то устраивают.
– В Доме союзов будут не смотрины. Готовый показ. Приглашены наблюдатели из сорока посольств.
– То есть решение окончательное?
– Несомненно! В этом человеке есть что-то, чего нет у нас, – сказал Джива. – Что-то нужное им. Что-то подлинное. Настоящее. Возможно, он им необходим для некоего дьявольского ритуала.
– Мистический обряд? – Ордынцев колыхнулся животом. – Вроде чёрного петуха? Зарезать в полночь на перекрёстке?
– Иных объяснений нет, – сказал Джива и принялся расхаживать взад-вперёд. Колени его подрагивали, паркет поскрипывал.
– Средневековье! – проворчал Ордынцев после долгого молчания. – Серьёзные люди, а занимаются мистикой! Неспроста это! А вдруг и вправду есть жизнь за гробом? Что тогда, Рудольф?
– И думать забудь, Семён! Сама эта мысль деморализует человека. Нет за гробом никакой жизни! Умрёшь – сам убедишься.
– А если умрёшь, а там жизнь!
– Есть там жизнь, нет ли, а земные дела надо приводить в порядок. Перед тем как сдать. Вот и приводи. Прощай!
Ордынцев тяжело поднялся, стал перетаптываться, как рассидевшаяся курица, клуха, когда её сгоняют с места.
Проводив Ордынцева, Джива пошёл через гостиную, мимо бронзового зеркала, мимо часов, мимо «Вечного покоя» к дверям своего кабинета. Стрелял и трещал паркет под его ногами. Другой хозяин, пожалуй, перестелил бы. Но не Джива. Ведь если, предположим, сюда явятся среди ночи недруги и захотят зарезать сонного, то не выйдет.
Рудольф Меджидович спустился в подполье, щёлкнул выключателем. Яркий свет затопил помещение. Джива отпер стенной шкаф. Полосатая сумка, набитая деньгами, была на месте. Но что-то «кольнуло» его при взгляде на суму. Так потом напишет он в объяснительной записке. Это неправда. Конечно же, никакая тень тревоги не омрачала его сердца, когда он сунул в суму руку. Ему захотелось просто погладить деньги. Ведь так приятно даже и обеспеченному всем необходимым человеку осязать пальцами шершавость новеньких банкнот. Джива коснулся пачки денег подушечками пальцев и… шершавости не ощутил! И верхняя, и нижняя банкноты в тугой пачке были абсолютно гладкими. Это были фальшивые деньги. Значит, Шлягер унёс настоящие!
А это означало, что вот уже несколько часов эти настоящие деньги без всякой защиты и охраны мыкаются в мире, где полно алчных, хищных, беспринципных сволочей! С самого начала всё пошло-покатилось не так! Джива скорым шагом поднимался по лестнице, спотыкался, спешил. Набирал на ходу номер Шлягера.
Глава 7. Всё под контролем
Когда Бубенцов, продрогший, протрезвевший после прогулки по морозной улице, снова показался в дверях – никто и на этот раз не повернулся, не взглянул в его сторону. Как будто и теперь ничего выдающегося не произошло! Никому не было никакого дела до того, что он вернулся налегке, сбросил с плеч докучливый груз.
Место Шлягера пустовало. Бермудес же и Поросюк только что выпили по рюмке, жизнерадостно жевали, чавкали, умащивали губы жирным тамбовским окороком. Подойдя вплотную к столу, Бубенцов обнаружил врага. Адольф Шлягер, похожий на окоченевший труп, полулежал на сиденье. Голова запрокинута, длинные руки свешивались почти до полу. Голая шея, вся в куриных пупырышках, выглядела совсем беззащитной. Труп внезапно всхрапнул, дёрнул острым кадыком, посучил ногами. Бубенцов отметил, что из-под шутовского макинтоша теперь выглядывают тёмно-зелёные штанины с красными генеральскими лампасами и стоптанными грязноватыми штрипками.
– Друг-то твой, – кивнул Бермудес, – совсем с копыт скоровился.
Ерошка перешагнул через нагло вытянутые ботинки Шлягера, опустился на стул.
– Сволочь. Подозреваю, наркоман. Как бы не вляпаться с ним в историю.
– Сумка-то, будем говорить, где? – спросил Поросюк.
– И это есть, по утверждению древних, царь природы! – горько сказал Бубенцов, разглядывая ступни Шлягера, обутые в кирзовые копыта. – Штаны генеральские напялил! Лампасы! На волчьи свои лапы. Подлец!
Ерошка Бубенцов налил рюмку и, запрокинув голову, выпил.
– Я как-то с двумя наркоманами сцепился в подъезде, – сказал он, продышавшись. – Хуже нет, чем пьяный наркоман.
– Закодированные хуже. Злобнее, – возразил Тарас Поросюк. – Я однажды схватился в метро с одним, будем говорить, закодированным. Злой был, что бес. Первый на меня накинулся. Молча дрался, как штрафник.
– Ты бы закусывал, Ерошка, – озабоченно сказал Бермудес. – Сто выпил, сто закуси. Народная мудрость.
– Всё под контролем.
– Гляди, брат, – с сомнением покачал головою Бермудес. – Ты и на свадьбе у Понышева так же говорил. Этими же точно словами. А потом посуды набил на полторы тысячи.
– На свадьбах принято драться. А во-вторых, я за шафера вступился. Когда на того семеро навалились. Несправедливо!
– Ну и дурак! – сказал Тарас. – Справедливо, несправедливо – твоё какое дело?
– Моё какое дело? Семь на одного! Ты-то не полез, умник!
– Их же семь было! – огрызнулся Поросюк. – Вам с шафером двоим и наваляли. Я потому и не лез, чтобы третьим дураком не быть.
– Главное, милочка, предварительный настрой, – поспешил перебить назревающую ссору Бермудес. – Скандал и драка возникают от предварительного настроя.
Бермудес чувствовал лёгкие угрызения совести. Он, как и Поросюк, тоже не поддержал тогда Бубенцова.
– В каком направлении начнёшь пьянку, в таком же и закончишь, – согласился Поросюк. – Не надо переть на рожон. Справедливо, несправедливо…
– Настрой, – внушительно повторил Бермудес. – Алкоголь только усугубляет предварительный настрой. Поэтому я, например, всегда с самого начала настраиваю себя на мирный лад. Вот и ты, Бубен, старайся настроить себя на мирный лад. И не будет никакой драки, поверь мне.