Тень Убийцы

- Почему Лёшка боится мячей?

- Не знаю! Просто заметила, что он избегает любых игр с мячом. Видимо пережитое в шахтах сделало его смелым, и он рискнул. Гога, он ведь перед тобой выпендривался, значит… ты что-то знаешь. Уверена в этом!

Гога покашляла и, запинаясь, стала рассказывать:

- Его и ещё пятерых мальчишек взяли под опеку из Дома ребёнка родители-спортсмены. Их воспитывали с помощью баскетбольных мячей… вместо ремня, - мы от этого ахнули, а Гога сморщилась. – Ему в детстве сломали два ребра.

Мне было стыдно за свою слепоту, наверное, поэтому я возбухла:

- Как это? Мы с ним учились, а я ничего не знала про эту мерзость?! А как же, это не узнали раньше? Ну, там органы опеки и тому подобное.

Сказала и покраснела. Мне всегда казалось, что Лёшка живёт легко, но замечала, что он всегда без просьб приходил на помощь. Он обычно отшучивался тем, что не любит, когда ноют. Как же я не поняла, что только тот, кто когда-то пережил невозможность попросить о помощи, чутко реагирует на такую ситуацию?

Дора обняла меня, а Эдя пробурчала:

- Гогочка, расскажи, а то Стёпка уже носом хлюпает.

Гога вздохнула.

- Он мне первой рассказал. До этого никогда никому. Стёпа, не вини себя! Ситуация жуткая, как кто-то мог узнать, если родители сами приносили избитых детей в травмпункт? Расстраивались ужасно. Они были такими… образцовыми! Кому поверят, родителям, которые рвут волосы на голове, или маленьким детям с их лепетом? Догадался школьный учитель физкультуры, но также понял, что ему никто не поверит. Да и как можно это доказать?! Он добился, чтобы Лёшку отправили в интернат для одарённых детей.

- А остальные дети? – меня просто всю корчило от того, что я узнала.

- Двое сбежали, их так и не нашли. Я боялась, что Лёшка не расскажет, поэтому рассказала, как сама попала в детский дом. Именно после того, как он среагировал… э-э… взял и рассказал мне, я понял, что он мой… навсегда.

- Гога, а ты не хочешь рассказать и нам? - осторожно спросила Эдя.

Наша крепышка Барби поёжилась, а меня охватил ужас от того, что она пережила: чёрная безысходность и ощущение ледяного холода. Однако, верила она нам безоговорочно, потому что, вздохнув, Гога рассказала:

- Всё просто. После смерти отца я мешала мачехе, и она выгоняла меня на улицу, когда к ней приходили… - Гога прикусила губы и замолчала, потом решительно тряхнула своими кудряшками. - Однажды зимой она заснула слишком крепко со своим… со своим очередным мужчиной, и я замерзла на улице. Из реанимации меня отправили сразу в детский дом.

Мне от её ровного голоса поплохело, но я поняла, что жалеть Гогу было нельзя, поэтому спросила:

- Гога, кто был твоим Ресивером? Просто Фермер сказал, что прибыли Ресиверы, а никто из наших не отреагировал.

- Его убили… об этом я узнала поздно… уже в поезде… от провожатого, - Гога всхлипнула, и слёзы хлынули на её щёки. Меня это поразило, она так о себе не волновалась, как об этом человеке! Гога извлекла свой кружевной платочек и вытерла глаза. - Я из-за этого всю дорогу обжиралась! Он был врачом-реаниматологом, только благодаря ему я не попала опять к мачехе.

- Врач?! – Дора резко повернулась к ней. - А из какого ты города?

- Из Хабаровска, - Гога уставилась на неё. – Это лучший город на свете!

- Не спорю! Я тоже из Хабаровска, и моего Ресивера убили. Это Фёдор Васильевич? - Гога всплеснула руками и закивала головой. Дора также как и она всхлипнула. - Из-за этого я и задержалась, пыталась понять, кто убил. Самое обидное, что убили в двух шагах от меня, когда я попрощалась. Днём! И никто не видел. Мне потом все нервы издёргали менты.

- И что узнали?

- Ничего! Я тоже ничего не нашла. Даже с какой-то пьянчужкой говорила, но та какую-то дичь несла. Всё впустую! Федор Васильевич… он необыкновенный! Он дал мне вторую жизнь, когда я попыталась наложить на себя руки, когда… когда меня… э-э… – она так побелела, что мы испуганно уставились на неё, она дрожащими губами просипела, – когда меня изнасиловал… мой одноклассник.

Силы её кончились, и по окаменевшему лицу потекли слёзы, нельзя позволять переживать и переживать боль прошлого. Бабушка говорила, что помнить только это, значит не жить. Все помнят, но это как обернуться, когда едешь на велосипеде. Главное впереди, а так и разбиться недолго.

- Что было, то было. Расскажи и отпусти свою боль на ветер. Улетит, не вернётся, - ляпнула и смутилась, что говорю?

Дора вытаращила на меня глаза и, сбиваясь, заговорила:

- Я думала он друг, а он… Никто не поверил мне… никто! Ну как же, он из замечательной семьи, а я бывшая детдомовка!

- Дорочка, что значит бывшая? – тихо спросила я.

- Меня удочерили. Ну как же, я - лучший химик, победитель олимпиад!.. Я ушла от них, когда… - у Доры от волнения перехватило горло, она прокашлялась. – Представляете, на меня орала приёмная мать?!.. Она мне не поверила! Я всего что угодно ожидала но, не этого. Она требовала признаться, с кем я путалась и как посмела обвинить сына начальника мужа?! Фу-у! Стёпка, ты права! Стало легче. Ты, как мой ресивер, сказала. Я ведь тогда думала, что жить не стоит, но Фёдор Васильевич… он… он заставил меня поступить в мединститут, уговорил заняться спелеологией и карате, помог с общагой. Он тоже говорил: «Что было, то было, надо отпустить!»