Страница 11 из 30
Нет, он не винит и в свою очередь не оговаривает Томского, не отпирается, не перекладывает вину, он понимает и человечески жалеет его, сожалея о происшедшем. Он догадывается об обстоятельствах, побудивших Томского оклеветать себя и других. Письмо заканчивается словами: «Извини за сумбурное письмо. У меня тысячи мыслей, скачут как бешеные лошади, а поводьев крепких нет. Обнимаю, ибо чист. Бухарин. 01.09.1936 г.». Ни Томский, ни Бухарин ничего не смогут сделать против неотвратимого убойного приговора.
Когда начались процессы, Троцкий из Мексики постоянно давал понять, что судят его единомышленников, судят за идеи. Так, почти в каждом выпуске своего «Бюллетеня оппозиции» Троцкий все время печатал о Раковском, Крестинском, Розенгольце, показывая их «несовместимость» со Сталиным, подчеркивая свою солидарность с ними. Почти регулярно изгнанник публиковал протесты против преследований своих «сторонников». Вся эта защита Троцким «врагов народа» Сталину была на руку, давая ему дополнительные «аргументы» для применения физических средств воздействия на обвиняемых, признававших свою вину вследствие насилия.
В своем последнем слове Бухарин, в частности, сказал: «Я считаю себя и политически и юридически ответственным за вредительство. Хотя я лично не помню, чтобы я давал директивы о вредительстве. Гражданин прокурор утверждает, что я, наравне с Рыковым, был одним из крупнейших организаторов шпионажа. Какие доказательства? Показания Шаранговича, о существовании которого я не слыхал до обвинительного заключения? Я категорически отрицаю свою причастность к убийству Кирова, Менжинского, Куйбышева, Горького и М. Пешкова. Киров, по показаниям Ягоды, был убит по решению „правоцентристского блока“. Я об этом не знал. Голая логика борьбы сопровождалась перерождением идей, перерождением психологии, перерождением людей»[17].
Может быть, в этом последнем предложении Бухарин, обращаясь к организаторам процесса, заявляет о том, что идеи и люди трансформировались во времени, но методы борьбы между людьми на уничтожение остались неизменными. И это находит свое отражение в заключительных словах обвиняемых, сломленных изуверами Лубянки.
Подсудимый Крестинский: «Мои преступления перед Родиной и революцией безмерны. Я приму как вполне заслуженный любой ваш суровый приговор».
Подсудимый Рыков: «Я хочу, чтобы те, кто еще не разоблачен и не разоружился, на моем примере убедились в неизбежности разоружения».
Подсудимый Бухарин: «Стою коленопреклоненным перед страной, перед партией, перед всем народом»[18].
Порой в соответствии со своим интеллектом и Рыков и Бухарин издевались над Вышинским. Да и сам Сталин не мог не чувствовать скрытую насмешку, предсмертную иронию над организаторами спектакля.
«Вышинский: Подсудимый Бухарин, факт или не факт, что группа ваших сообщников на Северном Кавказе была связана с белоэмигрантскими казацкими кругами за границей. Рыков говорит об этом, Слепков говорит об этом.
Бухарин: Если Рыков говорит об этом, я не имею основания не верить ему.
Вышинский: Вам, как заговорщику и руководителю, был известен такой факт?
Бухарин: С точки зрения математической вероятности, можно сказать, с очень большой вероятностью, что это факт.
Вышинский: Позвольте спросить еще раз Рыкова. Бухарину было известно об этом факте?
Рыков: Я лично считаю с математической вероятностью, что он должен был об этом знать».
Сталин ясно чувствовал глухой сарказм загнанных в угол людей.
Есть множество документов, свидетельствующих о чудовищной беспощадности Сталина, следы его кровавы, и он знал, что делает, и никакие ссылки ни на Ежова, ни на Берию не скрывают его вины. Вот некоторые из них:
«Тов. Сталину посылаю списки арестованных, подлежащих суду военной коллегии по первой категории. Ежов». Резолюция лаконична: «За расстрел всех 138 человек. Сталин, Молотов».
«Тов. Сталину. Посылаю на утверждение 4 списка лиц, подлежащих суду. На 313, на 208, на 15 жен врагов народа, а военных работников 200 человек. Прошу санкцией осудить всех к расстрелу. 20.08.1938. Ежов». Резолюция как всегда однозначна «За. 20.08.1938. Сталин, Молотов».
Были и чудовищные рекорды. 12.12.1938 г. Сталин и Молотов санкционируют расстрел 3167 человек! Рассуждения некоторых, включая Эренбурга в 1962 г., о том, что Сталин не знал того, что творил Ежов, и не представлял масштабов репрессий, считая это делом провокаторов, пробравшихся в НКВД, весьма наивны. Сталин все знал, руководя расстрелами.
В организованном Сталиным процессе против командарма Тухачевского в том же 1937 г., спровоцированном немецкой разведкой, сам Тухачевский пишет по обстоятельствам дела записку Ежову, поспешая полностью признать свою вину, указывая хронологию своего задержания: арестован 22.05, прибыл в Москву 24.05, впервые допрошен 25.05, сразу же признается в наличии военно-троцкистского заговора и руководстве им. Почему он так торопится сделать обличающее признание, одетый поверх элегантного костюма в арестантскую робу с лаптями на ногах? Этому же удивляется и следователь Тухачевского: «Я же его пальцем не тронул!»
В этом-то и состоит вся правда, что герой Революции, не желая допустить над собой физических и нравственных издевательств, привезенный из Куйбышева на Лубянку, потребовал сразу очной ставки с заговорщиками, сначала все отрицая, отвергая все обвинения как злостные выдумки. Даже получив в лицо признания и обличения других участников заговора, он тем не менее просил дополнительные показания на себя и лишь затем, осознав, что все уже соответствующим образом обработано следствием и дальнейшее упорство может привезти к насильственным, известным ему, как военному, методам выколачивания показаний, капитулировал и начал работать со следствием в написании сценария собственного уничтожения с идеологической подоплекой вплоть до заговора с германским фашизмом. И в этом не было ничего нового.
Специфика осуществленного Сталиным антибольшевистского переворота, переросшего в превентивную гражданскую войну против всей плеяды большевиков – последователей Ленина, состояла в том, что он происходил под прикрытием непрерывных клятв в верности делу Ленина и Октябрьской революции. Тщательно скрывая – даже от своего ближайшего окружения – подлинные цели своей политики, морально опустошенный интриган маскировал их популистской, псевдомарксистской фразеологией и грубыми подтасовками цитат из ленинских трудов.
Сталин был напичкан цитатами, словно компьютер, и мастерски владел ими, отягчающе влияя на собеседника, меняя тему в нужном ему направлении или полностью уходя от нее, считая, что выстроенный из ленинских высказываний щит дает ему индульгенцию от любых нападок инакомыслящих. Зиновьев, обсуждая однажды коминтерновские дела со Сталиным, когда их отношения уже основательно испортились, в споре бросил ему, уже осознавая свою обреченность, но, очевидно, не понимая возможность расправы над собой. Будучи еще недавно друзьями – на «ты» друг с другом, он обращается к Сталину на «вы»:
– Для вас ленинская цитата – как охранная грамота вашей непогрешимости. А надо видеть ее суть!
– Разве плохо идее быть «охранной грамотой» социализма? – сразу парирует Сталин.
Свою единоличную власть в СССР Сталин обосновывал в глазах мировой общественности объективными историческими обстоятельствами, умело используя их и ловко на них паразитируя, считая главным из них капиталистическое окружение. Этим Сталин объяснял закрытость советского общества, ограничение информационного пространства, насаждение атмосферы безгласности и секретности. Поэтому население страны не представляло истинных размеров политических репрессий, и в сложившейся ситуации одни социальные группы не осознавали тяготы и бедствий других. Без сомнений, при наличии в 30-х годах системы зарубежных радиопередач, доносящих до советских людей идеи и разоблачения Троцкого, Сталину было бы значительно труднее осуществлять свои зловещие и дерзкие акции.
17
Сталин. Том 11. С. 239–240, 241.
18
ЦГАСА. Ф. 33987. Оп. 3, д. 891. Л. 25–31.