Змееносец. Истинная кровь

23 декабря 1186 года, королевство Трезмон, «Ржавая подкова»

Умирает ли любовь? 

Серж Скриб открыл глаза и уперся взглядом в крошечный провал окна с серым куском неба за ним. Почему-то откуда-то изнутри шел этот вопрос, бьющийся птицей вместе с сердцем о грудную клетку. Умирает ли любовь? Верит ли он сам в то, что смерть любви возможна? 

Он почти не спал в эту ночь, прислушиваясь к чуть слышному дыханию, доносившемуся с тюфяка, и задремав лишь перед рассветом. 

А потом проснулся от этого вопроса да от стона, источника которого он найти не мог. 

Может быть, так стонет его любовь, умирая? 

Серж вгляделся в небо. И никак не мог понять – светает за окном или это утро такое. В комнате царил полумрак и невозможный холод, идущий, видимо, из щелей. Он прокрадывался под одежду, доставая до самой души.

«Мне всегда холодно без вас, маркиз». 

Серж резко встал на постели. На улице бесновалась метель. Это она стонала. Это она не давала забыть. Это она задавала вопросы раз за разом, терзая его: умирает ли любовь? 

Маркиз де Конфьян быстро посмотрел в угол, где на тюфяке спала его жена. И почувствовал, как в нем свой яд начинает проливать горечь. Он медленно спустил свои ноги с постели и подошел к ней. Катрин лежала, закрыв глаза, и была такой безмятежной и такой прекрасной… С коротко остриженными волосами лицо ее казалось совсем юным, мальчишески угловатым, но вместе с тем совершенным. Эта белая кожа… Эти голубоватые жилки у висков… Этот изгиб золотистых бровей… 

Из груди его вырвался глухой… то ли стон, то ли рык… И, слившись со стоном метели за окном, он задавал все тот же вопрос, остававшийся без ответа: умирает ли любовь? 

Серж взял со своей постели одеяло, вернулся к Катрин и осторожно накрыл ее. Было холодно. Всего лишь зима. 

Словно кто-то дохнул ей в лицо, и что-то тяжелое опустилось ей на плечи. От этого Катрин проснулась. Улыбнулась, открыла глаза и вспомнила. Все вспомнила. Улыбка сошла с ее лица. 

- Доброе утро, мессир, - негромко сказала она, заметив Сержа, и, поеживаясь, села на тюфяке. 

Он не уехал, как говорил. Ночью она боялась, что он не вернется. Хотела обязательно дождаться, но усталость сморила ее. И утро не принесло отдыха, а заставило терзаться вопросами, остающимися без ответов. Почему он не уехал? Есть ли в этом хоть капля надежды, что он передумает? Что может заставить его остаться? 

Письмо! Уже у ворот, когда она уезжала, мальчишка передал ей письмо от брата Паулюса для маркиза. Достав из-за пазухи свиток, она протянула его Сержу. 

- Брат Паулюс передал вам. Он снова в Фенелле. Я захватила письмо с собой, подумала, что вы захотите узнать новости от старого друга. 

Глядя на свою чуть только проснувшуюся и такую взволнованную, немного суетящуюся супругу, маркиз де Конфьян и сам почувствовал себя взволнованным. Нечто тревожное и такое хрупкое крошечным узелком связывало его самого в еще больший узел. 

- Как? Этот прохвост вернулся? – спросил он, нахмурившись от собственных мыслей. Ничего тревожного и, уж тем более, хрупкого он не хотел. 

Серж потянулся, чтобы взять из ладони Катрин письмо и, невольно коснувшись ее пальцев, быстро отдернул руку со свитком. 

- Вы видели его? 

- Нет, не довелось. 

От маркизы не укрылся этот его жест, будто он боялся, что ее прикосновение ядовито. Где-то внутри защемило, и она почувствовала, как к глазам подступают слезы. Но рыданий в его присутствии она не допустит. Она после оплачет его потерянную любовь. 

Серж отошел к окну, разворачивая письмо. В комнате царил полумрак, и лишь у окошка можно было поймать хоть немного света. Все, что угодно, лишь бы держаться сейчас подальше от Катрин. 

Наконец он сумел вглядеться в исписанные ровными, без лишних завитков, но вполне разборчивые строки. Однако в самой сути написанного сам черт мог сломить ногу! 

«Друг мой, Скриб! – писал достойный всякого уважения монах. – Одно из моих сокровенных желаний – свидеться с тобой. Закатили бы мы с тобой знатную пирушку, как в старые добрые времена. А я бы поведал тебе о своих приключениях, поверить в которые в здравом уме невозможно. И если бы все это не произошло со мной лично, я бы думал, что случившееся – лишь причудливый сон. Но после пары-тройки бочонков хорошего Шабли и не в такое поверишь!

А ты, оказывается, ужасно скрытен. От лучшего друга утаил, что имеешь еще одного сына. Хотя и убеждал меня, что увлечен лишь герцогиней, сам времени зря не терял. Впрочем, оно и верно. Раз уж твоя Катрин все одно предпочитает короля…» 

- Он пьян был совсем, когда это писал? – буркнул Серж себе под нос. Однако его немало задело то, что даже Паулюс, неизвестно где слонявшийся целый год, оказывается, знал о том, что Катрин и король стали любовниками. От этой мысли Серж рассердился еще сильнее. Рванул края бумаги и бросил обрывки под ноги. 

- Собирайтесь, мадам! Мы немедленно едем. Каждый в свою сторону, - холодно объявил Серж и покинул комнату – следовало проверить коней. 

Едва он вышел, маркиза вскочила и подобрала с пола клочок письма. Что такого мог написать глупый монах?

«…ужасно скрытен. От лучшего друга утаил, что имеешь еще одного сына. Хотя ты убеждал меня, что увлечен лишь герцогиней, сам времени зря не терял. Впрочем…» - выхватили ее глаза несколько строчек, и маркиза брезгливо отбросила от себя бумагу, словно то была скользкая жаба, покрытая бородавками. 

Она обессилено опустилась снова на тюфяк и отвернулась к окну, за которым ничего не было видно из-за вьюги. Какой она была глупой, поверив трубадуру. Он лишь посмеялся над ней. Эта мысль заставила Катрин горько усмехнуться. 

Да, они поедут каждый в свою сторону. Маркиз де Конфьян должен вернуться в маркизат. Для этого у него теперь есть веская причина. Ей же следует вернуться за сыном. За своим сыном. 

Покуда маркиза изучала чужую корреспонденцию, маркиз успел сделать несколько самых неприятных открытий. Первым из которых было то, что метель была куда более сильной, чем он ожидал. Все вокруг замело снегом, да и мести не переставало. Потому ни о каком отъезде в ближайшие несколько часов и речи идти не могло. 

Вторым открытием стало то, что Игнис, которого он проведывал только накануне вечером, с трудом дышал и фыркал так, что было очевидно – простудился. Отдав хозяину нужные распоряжения и вернувшись назад, в дом, он сделал третье неприятное открытие. Как оказалось, свободных комнат, и правда, более не было. Потому никакой возможности избавиться от Катрин хотя бы на ближайшие несколько часов не имелось. 

- Отъезд отменяется, мадам, - заявил он, едва толкнул дверь комнаты, которую ему теперь суждено было делить с собственной женой. 

- Почему отменяется? – надменно спросила маркиза. – Мне необходимо немедленно уехать. Да и вы, кажется, торопились. 

Он скрестил на груди руки и коротко усмехнулся – ее тону и тому, как не сочетается этот тон с по-мальчишечьи остриженными волосами. 

- Выгляните в окно, и сами все поймете. 

- Неужели ничего нельзя придумать? 

Она смотрела на его скривившиеся губы, и сердце ее сжималось от боли. Он снова смеется над ней. 

- Если вы так торопитесь в объятия Его Величества, то можете рискнуть. Быть может, они отогреют и ваш труп, коли вы околеете. 

- Не вам меня упрекать! – презрительно бросила маркиза. – Я тороплюсь к Сержу. Я заберу его и уеду к старшему брату в Брабант, - она направилась к двери. – Вам бы тоже не мешало поторопиться. Заняться своим другим сыном. И, вероятно, его матерью. 

Серж удивленно посмотрел на Катрин. 

- Каким еще с… - понимание отразилось в его глазах, и он замолчал. Злая улыбка искривила его губы, но уста не проронили ни слова. Он медленно приблизился к супруге и всмотрелся в ее зеленые глаза хищной кошки. О, как он любил эти изумительные глаза! Как верил в силу, заключенную в этом взгляде! 

- Не советую вам Брабант, мадам, - тихо сказал он, но голос в тишине прозвучал зловеще. – Там сырой климат. И довольно далеко от двора. Ваш венценосный любовник, я полагаю, не особо будет рад столь дальнему вашему пребыванию. Что до Сержа, то его место в Конфьяне. 

- С чего бы вам переживать о том, что я собираюсь в Брабант? У вас теперь много других причин для переживаний, - упрямо проговорила она, не замечая его угрожающего тона. – А своего сына я вам не оставлю. Не хватало еще, чтобы им занималась чужая женщина. 

Он склонился к ней так низко, что почувствовал ее дыхание на своем лице. И медленно проговорил: 

- А вы попробуйте, мадам, заберите его. 

Не отводя взгляда от его лица и не отстраняясь от него ни на шаг, маркиза лишь чуть сузила глаза и прошипела: 

- Серж – мой! И если вы не отдадите мне его, я всем объявлю, что не вы его отец! 

Он только приподнял бровь и выдохнул в самые ее губы: 

- Cana! 

А потом резко отстранился и быстро вышел, хлопнув дверью. Уже в темноте узкого коридора он устало привалился к стене и, что есть силы, ударил по ней кулаком. Умирает ли любовь? Нет. Она просто сжигает до самого черного пепла все живое, что есть в человеке.