Страница 7 из 14
Нет, слово «влюбленные» к нам совсем не подходило, слишком оно было легковесно и бессмысленно, словно жизнь бабочки-однодневки. Мы были связаны одной цепью, мы влачили кандалы собственного чувства, мы отбывали бессрочную каторгу, и приговор казался нам вечностью, сколько бы попыток побега ни было совершено. Каждый из нас нес свою тюрьму внутри себя, и эта тюрьма была – наше собственное чувство друг к другу, необъяснимое логикой, непостижимое разумом, абсурдное по сути и преступное по форме, а затем, как выяснилось, еще и бесплодное по содержанию. Чем дольше мы оставались рядом, чем больше попыток мы делали обрести свободу, тем с большей силой пружина тащила нас обратно. Мы раскачивали лодку все сильнее, но ровно с такой же возрастающей силой она стремилась к прежнему положению, как бы абсурдно это ни было. В начале наши отношения представлялись мне легкими и светлыми, но чем больше мы узнавали и познавали друг друга, тем темнее становился наш совместный портрет Дориана Грея, невидимый никому, кроме нас. Завешенный грязной тряпкой, он висел наверху, в пыльной мансарде, и каждый злой поступок, каждое ругательство, каждый удар превращал наши лица в маски чудовищ, но никто, кроме нас самих, не смог бы увидеть портрета, а мы не желали подниматься наверх… Ведь со стороны мы были прекрасными, гармоничными людьми, любящими родственниками и родителями, верными друзьями, хорошими работниками, но стоило нам оказаться наедине, как личины спадали, и мы становились Зверем – воплощением зла, отраженного в резких чертах портрета. У меня возникало чувство, что мы были созданы для того, чтоб разбудить в себе зверя, увидеть его страшный лик, содрогнуться и навсегда отвернуться от воплощения зла. Когда бы были рядом, вселенная словно смыкалась вокруг нас, ничего вокруг не существовало, кроме огромного, страшного, любимого лица рядом, и чувства кипели сквозь кожу, как кислота. В это время мы жили в ином мире и в ином времени – часы пролетали, как минуты, молчали телефоны, отступали дела, словно жизнь замирала и давала нам возможность как можно больше причинить друг другу боли, приправленной редкими секундами абсолютного счастья.
Теперь я понимаю, что все это время мы не существовали, мы как будто выпадали из этой жизни в особую, созданную нами для нас же реальность, а по возвращении все возобновлялось с того момента, как мы покинули это место и это время. Однако теперь, когда того, особого, страшного мира нашей любви больше нет, я с ужасом осознаю, что здесь нас никто не ждал. Эта, реальная жизнь, неумолимо шла вперед, оставляя позади все то, чего мы тогда не увидели, не испытали, не заметили, не осознали… Именно поэтому теперь я страдаю от пустоты. Моя пустота не только в настоящем – она в прошлом, в которое я то и дело пытаюсь заглянуть и не вижу в этой темноте ничего, кроме страданий, боли, обоюдного зла и унижения. Возможно, ты мучаешься от той же болезни. Мы потеряли не только настоящее и будущее, но и прошлое. Проживая его в то время, я была уверена, что даже после того, как все закончится, а в том, что все закончится когда-нибудь, я не сомневалась ни минуты, так вот, я была свято уверена, что буду вспоминать тебя и нас с теплым, горьковатым привкусом грусти, но я ошиблась. Вкус, который приходит мне на ум, отвратителен, от него дерет горло и сжимается желудок. Это не грусть, это тоска и безумие, это не выцветшие воспоминания, а яркая, беспощадная картина, словно происходящая наяву. И с каждым днем она становится все более и более навязчивой, как будто настигает меня оттуда, из того времени, которое прошло, так и не превратившись в настоящее прошлое. Таковым оно становится лишь сейчас, когда я заново его проживаю, извлекая из небытия стежок за стежком, петлю за петлей…
Кто-то должен был наконец подняться в мансарду, откинуть пыльную тряпку с холста и вглядеться в уродливые черты. К сожалению, тот, кто это сделал, так и не рискнул бросить взгляд в лицо, изображенное на картине. Он молча швырнул портрет на землю, и тот раскололся на тысячи кусков, и каждый из нас стал друг для друга тем, кем мы уже давно были на картине, но мы не смогли заставить себя взглянуть правде в лицо. Поэтому теперь мы обречены видеть только уродства другого, но не свои собственные, и от этого они кажутся нам еще ужаснее. Думаю, мы должны были бы совершить это вместе, твердой любящей рукой, но этого не произошло, и ненависть, исказившая лицо портрета, живет теперь в нас, как бы мы ни пытались оправдать ее существование как временной жилички – пока не сможем простить друг друга по-настоящему.
Думаю, этого никогда не произойдет со мной, хотя бы потому, что для того, чтобы простить, надо хотя бы вполовину перестать страдать от осознания безвозвратности прошлого, которого у меня больше нет. Найди я там, в этих темных годах, хотя бы одну секунду, ради которой стоило твердой рукой вырезать из отмеренного не нами человеческого века годы жизни, я бы смогла простить тебя и оправдать себя. Но нет, там за спиной, сегодня мне видится одна пустота и страдание, пусть и полное любовью.
Конечно же, я неправа, когда вижу в прошлом только плохое. Пока оно еще не стало таковым, я жила и радовалась в нем, потому что тогда у меня не было иного настоящего и уж тем более будущего. Живя с тобой и ради тебя все эти годы, я не знала, есть ли у меня и у нас какое-то будущее, но ясно понимала, что каждая наша минута может быть последней, поэтому и вцеплялась в нее зубами и когтями, и рвала, рвала, рвала на себя. Но разве ты не поступал иначе, находясь на мне, как на войне, ожидая каждую секунду подвоха, фонтанчика песка под ногами, предвещающего взлет мины, легкого дуновения ветра, обещающего бурю? Мы построили свою хижину на вулкане, каждый день проходя мимо пылающего жерла. Мы жарили на горячих камнях яичницу, мы обогревались подземным паром, мы мылись в серном источнике, но все это до тех пор, пока однажды из кратера не поднялось огромное непрозрачное серое облако, не вырвался фонтан пламени, и нас в мгновение ока залила горящая огненная река. И поделом, сказали на это обыватели, жившие в городе далеко на побережье, вы знали, чем рискуете.
И это тоже так, мы знали, что поставили на карту в тот день, когда впервые стали мужчиной и женщиной друг для друга. Вернее сказать, мы думали, что знали, мы даже предвидели такие последствия, которые не состоялись, мы были готовы ко всему, кроме того, что произошло на самом деле. А случилось то, что нашу жизнь поглотила пустота. Пустота, подменившая прошлое, пустота тоскливого настоящего и пустота беспросветного будущего. Сегодня, когда нет ни нас, ни того, что нас связывало, ни даже воспоминаний, я живу пустотой внутри себя и снаружи, пустотой, которую ничто и никто не может заполнить. Я чувствую себя высосанной досуха губкой, засушенной веточкой гербария, мертвеющим побегом, и это зрелище с каждым днем перестает меня занимать. Я говорю о жизни, если вы еще не поняли, я чувствую, как она капля за каплей покидает меня сама, и я не хочу ее сохранять.
Это правда, я хочу умереть. Не в прямом смысле этого слова, с физическими страданиями и грязью, нет, к этому я еще не готова. Я готова угаснуть морально, как человек, как женщина, готова прекратить жизнь сознания, лишь бы не видеть за собой, вокруг себя и впереди себя ужасную бездну пустоты. Пока что я еще задаю себе вопрос – а можно ли ее чем-то заполнить? Можно ли изменить прошлое, вернуть в него радость жизни, счастье любви, смех близких, не рожденных нами детей, можно ли оправдать настоящее, придать ему смысл, вдохнуть жажду жизни, можно ли представить себе будущее, научиться быть ему благодарным? Не знаю, не знаю …
Кто виноват или что виновато,
Я ли судьбу проглядела когда-то…
Я неспокойна, и я не добра.