Страница 42 из 49
Я видела, как у Закари тряслись руки, когда он принимал дочку, когда спешно раздевал ее, когда подсоединял девочку к аппаратам, когда прислушивался, бьется ли сердце, когда смотрел, как Алекс берет у нее анализы, потому что сам доктор не мог попасть иглой в вену. Я смотрела, как они борются за жизнь члена семьи, за жизнь маленького человечка, которые ничего плохо не сделал, и боялась вздохнуть. И только когда движения Закари перестали быть дрожаще-суетливыми, а Алексей облегченно вздохнул, я поняла, что едва дышала, держа себя в напряжении до сего момента.Стоило лишь сделать выдох, как истерика вырвалась из-под контроля и накрыла с головой. Сквозь слезы я что-то говорила, кажется, просила прощения, я не помню. Помню, что дрожь и рыдания долго не хотели отпускать меня, помню как вцепилась пальцами, судорожно, до белых костяшек, в чью-то рубашку, как прижималась и все просила прощения. За то, что не прибежала быстрее, за то, что не поняла раньше состояние Джессики, за то, что мы вообще пошли сегодня гулять, хотя могли остаться дома.А кто-то, в кого я плакалась, развозя по одежде слезы, слюни и сопли, гладил меня по голове и тихо уговаривал не винить себя. Что я не знала, что девочке станет плохо. Что я не могла предвидеть все на свете. Что прибежала очень быстро, настолько, насколько было возможно. Что я сделала все от меня зависящее, чтобы помочь ей.И этот тихий голос уверенно говорил мне много хорошего. Много утешающего. Просто говорил и говорил, до тех пор, пока слипшиеся от слез ресницы не закрылись, и я просто заснула, практически на коленях моего утешителя, боясь открыть глаза и подтвердить свои догадки о его личности.Но перед тем, как вырубиться, я действительно почувствовала облегчение.n