Страница 37 из 49
Магнолия. Неизвестное место. Воспоминания
В камере, а по-другому назвать уже не получалось, я просидела несколько часов, по моим скромным подсчетам. Одежда высохла, крылья все еще были сырыми, но если честно, на это было наплевать. От холода стучали зубы. Сейчас хотелось только одного — согреться. Но самое малое, что мне удалось — закутаться в собственные крылья настолько, насколько это возможно.
Ощущение голода и общая усталость отбивали все остальные чувства: голод, страх, беспокойство, и, как ни жаль, здравый смысл тоже. А потому я перепробовала все, что могла. Сначала, я пыталась позвать хоть кого-нибудь, кто по идее, должен был находиться за дверью. Тишина. Пыталась выбить эту дверь. Сдалась после третьего раза и отбитого плеча. Кричала, пела и разговаривала сама с собой до тех пор, пока не сорвала голос. И опять же, никакой реакции. Пыталась притвориться мертвой, но расчихалась от холода.
В конце концов, я попыталась просто заснуть. Да, на холодном полу, в мокрой одежде и с мокрыми крыльями. Заснуть не получилось, а вот странное оцепенение пришло, позволив не чувствовать всего остального и в то же время думать. Но вскоре даже мысли потекли вяло, не сопротивляясь охватившей апатии. В голове путалось, двигаться не хотелось.
Кто знает, что случилось бы потом, если бы не пришедшее в голову одно из хаотичных воспоминаний. Еще в самом начале нашего с Закари сотрудничества он рассказывал о сходности наших «особенностей» организма с птичьими. Таковых было очень мало, как ни странно. Тогда мне рассказали преимущественно о недостатках моего организма. Одним из самых слабых мест оказался холод. Гипотермия опасна, хоть нам и проще с обогревом своего тела. Птицам опасно переохлаждаться. Не знаю, что случается с ними, не изучала, но в нашем случае реакция на переохлаждение схожа больше со змеями. И в данный момент я поняла, что просто впадаю в оцепенение, что очень опасно. Я не птица. И не змея. Если сейчас позволить себе заснуть, больше никогда не проснешься.
Вот только тело слушать доводы разума категорически отказывалось. Мышцы не двигались, глаза закрывались, а мысленно, едва преодолевая мутную сонливость, я пыталась докричаться до себя.
Тьма обволакивала, завлекала, усыпляла. В какой-то момент жизнь оказалась на грани…
— Нет!
Рывок из этого странного сна, из мертвого оцепенения, отдался болью в каждой мышце. И это радовало. Раз болит — значит я еще жива! Наплевав на неприятные ощущения, я разминала руки и ноги, попробовала пару раз сложить и разложить крылья. Потом вспомнила комплекс упражнений от Сая. Сделала еще и их, вслух считая подходы.
В голове, как бы странно это не звучало, назойливо вертелся «Полет шмеля». Более абсурдной ситуации и не придумаешь. Но двухголосные переливы под более низкие ритмичные аккорды заметно повышали настроение, безнадежно испорченное последними часами. И, хотя бы так, а не шизофрения в голове. Честно, лучше классическая музыка, которую я, кстати, не очень люблю. Но запоминаю, почему-то лучше всего. Нет бы песенка какая вспомнилась…
Дальнейшее произошло слишком быстро. Неожиданно открылась дверь моей камеры. Неожиданно потому, что никаких звуков до этого не было, ни звона ключей, ни шагов, вообще ничего. Просто она открылась. Вошли люди, судя по виду, явно не мирные. А потом укол в шею и тьма. Кажется, это было снотворное.
Следующее пробуждение, наверное, было еще более неприятным, чем раньше. Ибо чувствовать себя лягушкой перед препарированием не каждому понравится. Это хуже, чем просто физические неудобства. Ты во власти абсолютно незнакомых людей. Ты привязан, или точнее прикован, к странного вида кушетке, больше смахивающей на операционный стол. А над тобой с изучающим интересом склонились люди в белых халатах.
— Эй! — дернулась я в путах. — Вы кто? Что вы делаете? А как же право неприкосновенности к моей тушке?
Люди удивленно на меня уставились. Я что, не должна была очнуться? Страх за свою жизнь спрятался где-то очень глубоко, вытаскивая наружу привычную безбашенность, наглость и дерзость.
— Я не поняла, вы что, немые? Да какой нормальный человек будет нанимать на работу ничего не соображающих безмолвных болванов? — рот продолжал молоть чепуху уже независимо от мозга. — Так, покажите мне немедленно этого… недальновидного индивидуума! — распоряжалась я, понимая, что выгляжу как полная дура.
— Неужели это существо умеет разговаривать? — со скрытой издевкой проговорил вдруг чей-то голос.
Как бы хотелось сказать, что он был ужасающе холоден, что от него пошли мурашки по коже, что… и так далее. Но, увы. Самый обычный голос, самого обычного человека. Женский, если я правильно понимаю. Достаточно глубокий, я даже сказала бы — приятный.
— Отстегните его, все равно отсюда просто так не убежать. — приказала женщина, оставшаяся вне досягаемости моего поля зрения.
— Я конечно понимаю, что несколько отличаюсь от того, что вы привыкли видеть, но поверьте, когда тебя обзывают «существом», это очень обидно. — села я на кушетке, потирая руки, саднящие после ремней. — В конце концов, я тоже человек.
— С чего ты это взяла? — усмехнулась женщина. — Ты кто угодно, но только не человек. А значит, ты отличаешься. Тех, кто отличается, надо уничтожать. Ты — уродка, ты не должна существовать.
— Почему это? — последовало справедливое возмущение с моей стороны.
— Только то, что ты существуешь, что у тебя за спиной есть эти отвратительные отростки, не только попирает все законы природы, но и позорит человеческую расу. — менторским тоном говорила женщина, честное слово, как будто лекцию читает. В голосе никакого предубеждения, ненависти, расизма, что вполне соответствовало бы ее словам.
— Почему вы так говорите? — вырвался у меня вопрос. — Я имею в виду, «почему» вы придерживаетесь именно этих взглядов? Что вам сделала я? И как вообще в принципе могли развиться такие мысли? Ведь насколько я знаю — на земле больше нет подобных мне.