Страница 47 из 56
Большая история ведьмы Марион будет опубликована отдельно. А мы не прощаемся с Парижем. Самое время узнать поглубже историю Марселлы Фарду и создания "Ликорна".
*****
Никогда не позволяйте себе остаться в одиночестве. Не в смысле одному в комнате или одному в дороге ночью, а совсем одному. Не приведет это к добру, уж я-то знаю, голубчики. Я знаю...
Думаете, если живой человек рядом есть, так ты уж и не один?
Не то думаете.
Бывает человек и одинокий вроде, а не один. Спросите любую старушку в парке, такую, знаете, что совсем одна живет, без детей, без мужа, тихую такую. На вид совсем человек одинокий, сразу скажешь. А нет, она не одна. Она скажет вам, что всегда вспоминает о чем-то, и вроде бы жизнь прожила, а живет сейчас не там, на скамеечке в парке, где вы ее видите, а далеко... В своей молодости. И есть ей о чем вспоминать.
Горькое это вино памяти, или сладкое. Главное — есть оно. Внутри себя она живет, потому и снаружи не умерла — держится. Ну а выпито всё до капли — значит, пора... И вернется она в свою молодость насовсем. Было бы куда возвращаться, так и спокойно всё, без потерь.
Или на малыша любого гляньте. Вспоминать-то ему чего? Только родился. А он не один.
То что мамаша рядом, то дело другое, а ну как ушла она или по дому занята?
Всё равно.
Вглядитесь, как ребенок живет, когда его оставляют в покое. Он вокруг всё смотрит и внутрь себя тоже. Пока маленький, это ему всё равно, на себя смотреть или на весь мир — всё интересно. Не скучает он никогда. Сам себе сказки рассказывает, сам с собой играет. Но не эгоист ведь, видит — люди вокруг, хочет и им рассказать, как что в мире делается, зовет их к себе, даже плачет, не понимают если. Это ж так страшно, когда не понимают столь важных вещей.
Стало быть, ребенок — знает. К старости придя, люди опытные, ученые жизнью, тоже догадываются: чтоб не быть одним надо думать.
А в юности, в самый расцвет, чем мы хуже себя прежних и будущих? Куда эта мудрость изначальная из нас девается?
Не могу сказать. Книг ученых не видела, чтоб объясняли, а пастор в церкви не говорил. Значит, думайте сами. И пореже оставайтесь одни, с пустотой внутри.
Оно вроде как если нет ничего, так и проблем меньше и руки не тянет. А всё-таки с пустотой тяжело. Вспомните про кошелек и про душу. Вот я никогда не бываю одна.
— Марсела!
Вот, это меня.
— Чего изволите, монсеньор?
— Ещё бутылку. Держи, сдачи не надо.
— Одну секунду, месье, сейчас принесу.
— Бургундского!
Да знаю я, знаю, можешь не уточнять. Известно мне и по какому случаю пьянка, и что ты еще заказать успеешь, прежде чем вернешься домой. Опять ведь друзья на руках тащить будут. Э-эх! Хоть бы о них подумал, ведь они ж как и ты на ногах не стоят, тяжело ведь. Ну да ему не до этого, ему весело.
М-да... Хорошо, когда есть друзья.
Так о чем я? О молодости?
Вот именно, время, когда чувствуешь себя дураком. О жизни еще ничего не знаешь, а что знал, то забыл. И старшим не веришь. Не трудно и сбиться с дороги в такую пору.
У меня живет столько таких девчонок, вы не поверите. Весь нотный стан, нотки — по две восьмушки: и Додо, и Мими, и Реми, не говоря уже о Сиси и Зизи. И другие есть. Да и лет им было почти всем по шестнадцать, две восьмушки эти, а кому и двадцать пять — уже четверть.*
С ними всеми не в музыке дело, просто остались одни. Не знали, что делать. По-разному постучались в дверь моего "Ликорна"* (так я назвала трактир), и остались жить. Ремесло у них — понятно какое, уличное. Ищут кого-то всё время.
Людям так надо быть нужным кому-то, что эти девицы согласны на всё, лишь бы им доказали, что они нужны. Словам тут уже не поверят. А если платят — стало быть, точно, зачем-то нужны. Зазря денег никто не бросает на ветер. У них у каждой было разочарование в жизни. Большое или маленькое. Иногда просто бедность. Иногда — желание красиво одеваться и ходить по дорогим кабакам, ничего не делая для этого. У всех что-то было.
Я их сперва только на улице видела. Пока жив был муж, "Ликорн" был только трактиром. Да и сейчас — трактир, номера — так, сбоку, не главное. Просто я — в моде. Даже придворные иногда забредают. Обычно в масках. Прячут лицо от города — значит, боятся.
Это последние лет десять у меня живут девочки. Они все тут и живут, другого дома у них нет. И каждая мечтает, чтобы он был. И муж, и дети, и всё как у людей чтобы. Пока молодые, глупые, не тяготятся особенно такой жизнью, а взрослеют — разочаровываются, боятся старости. И мечтают. Учатся быть одни.
А попадают сюда все очень одинокие. Гордые или жалкие, или и то и другое. Но главное одинокие. Сначала было так: стояли они себе на улице, втроем. Всегда прямо перед окнами "Ликорна". Ждали клиентов. Это был их участок. Работали на кого, я не знаю, только всегда здесь. А как-то, к зиме уже, дождь шел, а они стоят... Мокрые, голодные — точно собаки бродячие. Трактир-то уже закрывался; ночь. Ну, я позвала их. Перед праздником было, думаю, надо хорошее что-то сделать. Позвала. А как глянула, ну у меня дочки такие же, совсем девчонки. Накормила их, поговорили... А на улицу, в ночь уже ведь не выгонишь. Оставила ночевать.