Страница 37 из 42
– Я не здешняя, третий год работаю учительницей в Красненской начальной школе. Живу одна в предоставленном мне колхозом доме.
– Вы замужем? – снова спросил Миша, как отличный товар разглядывая блестящими черными глазами ее высоко приподнятую грудь и талию, бросая беглый взгляд на ноги.
– Нет! – ответила девушка. – Выходила три года назад за одного парня, друга детства, но не повезло, не сошлись характерами.
Миша понял, женщина сама напрашивается. Остановил автомашину, попытался обнять и поцеловать. Она отстранила его руки и сказала:
– После Тоскиной до меня не дотрагивайся.
– А приехать к вам можно? – спросил Миша.
– Заезжайте в любое время.
– Я сегодня же к вам приеду, – обрадованно сказал Миша.
– После Тоскиной помойтесь в бане, – улыбаясь, ответила она, – буду ждать не ранее чем через четыре дня.
– Почему через четыре?
– Так надо.
Миша довез ее до дома, знакомство состоялось. Тоскина была забыта надолго.
Жизнь Миши с каждым днем налаживалась. В каждом доме он был свой гость. Деньги ручьем текли в его карман. Но сколько веревочка не тянется, а конец всегда бывает. Бухгалтер колхоза Вагин однажды встал на колени перед Поповым, как перед Богом.
– Михаил Федорович, – взмолился он. – Работать с вами я больше не могу, прошу Богом, уволь. Если не уволишь, покончу самоубийством. Скоро нас с тобой обоих посадят в тюрьму. Тебе-то ладно, есть за что и посидеть, все деньги от продажи теса и дров ты берешь себе. Уволь меня, пожалей моих детей, а у меня их шестеро. А меня-то за что будут судить? Какой позор! Если только за то, что каждый день пьем вместе. Как мне отчитываться? Куда я что буду списывать в отчетах? Шофера возят тес и дрова продавать, сжигают горючее, выписывают и заполняют путевые листы. К оплате я их принимать не могу. У шоферов таких путевок накопилось не по одной сотне.
– Отнять их и уничтожить! – вспылил Миша.
– За это завтра же арестуют. Путевые листы все зарегистрированы, – ответил Вагин. – Лесорубы готовят пиловочник и дрова, работает пилорама, надо всем платить зарплату. Чтобы платить зарплату, надо все приходовать. А на кого записать? Если только на вас.
– Ни в коем случае! – почти крикнул Миша.
– Подскажи тогда, как быть.
– На то ты и бухгалтер, – невнятно буркнул Миша. – Надо меньше языком болтать, а больше делать. А то, как ворон, накаркаете беду.
Вагин покраснел, его бледное с синевой почти цыганское лицо сделалось багровым, но хватило мужества потушить в себе нахлынувшую злобу. После минутного молчания, пытаясь улыбнуться, сказал:
– Да я сказал-то только между нами.
– То-то, так и надо, – мягко, с акцентом заговорил Миша. – Такие разговоры должны быть только между нами. Ввиду частой замены председателей колхоза вы лучше моего знаете, в каком положении находится хозяйство! Народ нам не верит, трезвые молчат, а напьются пьяными – в глаза все высказывают. Надо правду сказать, деловых мужиков среди председателей не было. Упреки народа в адрес нашего брата отчасти справедливы. Все ели и пили за счет колхоза.
Вагин смотрел на Попова немигающими темно-серыми глазами и думал: «Я бухгалтер колхоза почти с самой его организации. Колхоз появился в 1931 году, и меня сразу же послали на шестимесячные курсы бухгалтеров. После окончания стал бессменным бухгалтером. Только Отечественная война прервала колхозный стаж на четыре года. Председателей сменилось много, были хорошие и плохие, но бестолковее тебя как руководителя не было. Набиваешь ты свои карманы деньгами, больше ни о чем не беспокоишься. Деньги, вырученные от продажи теса и дров, смело, как свои, берешь у шоферов, а концы все снаружи, не умеешь прятать. Вот я смотрю на тебя и никак не пойму, или ты идиот, или глупец. Чем все это кончится?»
Попов продолжал:
– Народ в колхозе совсем испортился. Только и смотрят, где что близко лежит, нельзя ли утащить. Вор на воре и вором погоняет. Да вдобавок еще кляузный, так и следят за каждым шагом председателя. Увидят муху, а раздуют слона. С лесорубами, рабочими пилорамы и шоферами я сам рассчитываюсь.
– Как вы рассчитываетесь? – сдерживая улыбку, спросил Вагин.
– Очень просто, – ответил Попов. – Нагрузили автомашину теса три кубометра, из вырученных денег от продажи шоферу, пилорамщикам, лесорубам и трактористу даю по десять рублей. Ко мне пока претензий нет, мне кажется, все довольны. Волки сыты и овцы целы.
Вагин подумал: «Сколько же ты себе в карман кладешь, об этом молчишь», – и тяжело вздохнул.
– Да разве вы всем угодите, Михаил Федорович. Ко мне много раз приходили лесорубы и рабочие пилорамы и требовали оплаты за заготовку и распиловку. У них все записано, сколько и когда увезено. Вчера вечером разбирался с шоферами и трактористами, на них на всех числятся тонны горючего. Они просят списать, сами подумайте, куда я спишу. У них на руках путевки и наряды, подписанные мастером пилорамы, я их не принимаю к оплате, продукции-то нет.
– Ты не переживай, что-нибудь придумаем, – улыбаясь, сказал Попов. – Все горючее, бензин и солярку спишем на другие виды работ. Все в наших руках.
– Опоздали, Михаил Федорович, списывать. Надо было раньше об этом думать. Шофера высоко головы подняли, ушли недовольные и с угрозами, и это неслучайно.
Попов гневно посмотрел на Вагина, глухо, с акцентом сказал:
– Я их завтра же обоих сниму с автомашин и пошлю навоз грузить.
– Не спеши, Михаил Федорович, – поглядывая на дверь, тихо сказал Вагин. – Сегодня звонил прокурор Алимов, интересовался, сколько и когда оприходовано денег от продажи поросят, дров и теса.
Смуглое лицо Попова побледнело.
– Начинается, – сказал он. – Не поспели организовать район, вместо деловой работы райком партии и райисполком только и занимаются разбором кляуз. Понабрали плутов и пьяниц со всей области. Прокурор и начальник милиции вместо работы занимаются шантажом и пьянкой и компрометируют руководителей.
– Михаил Федорович, я забыл вам сказать, звонил Чистов. Спрашивал, как дела с севом.
– А меня тоже спрашивал? – перебил Попов.
– Спрашивал, – ответил Вагин. – Я сказал, что вы в вилейской бригаде. Вас в конторе три дня не было, поэтому я не знал, что и говорить. Велел вам позвонить.
– Все-таки ты молодец, – похвалил Вагина Попов. – Никогда ни в чем еще не подводил.
Попова сев не интересовал. Он знал, что будь на месте или не будь, сеять все равно будут. Севом руководят агроном колхоза Аверин и бригадиры полеводческих и тракторных бригад. Животноводством – заведующие фермами и зоотехник. Все сведения о проделанных работах ежедневно собирает Вагин и передает в район. Так заведено уже тридцать лет.
Попов в конторе находился мало, непосредственно на производстве почти не бывал. Занимался больше личными делами. Вместо того чтобы использовать автомашины на севе, а работы им там непочатый край, он решил по-своему, загрузил обе тесом с пилорамы, да снял еще трактор с сева почти на день для сопровождения автомашин по плохой дороге. Груженые автомашины без приключений добрались до села Арефино, где продали тес. Ночью не поехали, ночевали. На следующий день дождались открытия магазина, изрядно похмелились, поехали в Сосновское. Автомашины Попов передал заводу «Металлист» для работы за наличный расчет, сам он строил личный дом. Только через три дня приехал в Венец. Шоферам строго наказал: «Если спросят, говорите, что застряли в грязи и сидели». Сам он ни перед кем не отчитывался.
– Как у нас идут дела с посевной? – спросил Попов Вагина. Тот смотрел на него темно-серыми немигающими и ничего не выражающими глазами. На щеках у него образовались две глубокие длинные морщины. Молча достал из стола толстую тетрадь, раскрыл и начал перечислять что и сколько сделано и чего не хватает в каждой бригаде.
– Бульдозер пришел с ММС? – спросил Попов.
– Да! – ответил Вагин. – Разве вы не видели, он грузит навоз у скотных дворов. Да беда, возить не на чем. Шофера приехали пьяные и, не просыхая, продолжают пить, – хотел сказать «вместе с председателем» и замолчал.